– Вы можете заметить, сын мой, – отвечал видимо смущенный аббат, – что я поставлен между двух огней. Уверяю вас, что если кто-либо обвиняет меня в сговоре с бунтовщиками против английского короля, то я готов отвечать самым откровенным образом на все ваши вопросы. Позвольте мне только выпить лекарство.
Сказав это, он кликнул монаха, дал ему большой ключ и сказал несколько слов на ухо. Вместимость чаши, принесенной монахом, свидетельствовала о большой дозе лекарства, а крепкий запах подтвердил подозрения рыцаря, что этот настой состоял большей частью из того, что называлось в те времена «дистиллированной водой» – продукта, известного в монастырях прежде, нежели он появился у мирян. Аббат осушил чашу одним махом, и голос его стал увереннее. Он сказал, что лекарство значительно его подкрепило и что он готов отвечать на все вопросы, которые задаст ему молодой и храбрый друг.
– Теперь, – сказал рыцарь, – вы знаете, мой отец, что незнакомцы, путешествующие по этой стране, первые должны подвергаться нашим допросам. Что думаете вы, например, о молодом Августине, который считается сыном менестреля Бертрама и гостит несколько дней у вас в монастыре?
– Все, что я знаю относительно этого молодого человека, заставляет меня верить, что его политические и религиозные чувства весьма благонамеренны, тем более что мне его поручил человек вполне почтенный…
И аббат поклонился рыцарю, как бы считая свой ответ убедительным.
– Правда, достойный отец, я рекомендовал вам этого юношу, сказав, что он характера кроткого и миролюбивого, и прибавил, что, по моему мнению, бесполезно употреблять к нему строгость, к которой прибегают в иных подобных случаях; но свидетельство о его невиновности не показалось удовлетворительным моему начальнику, и по его приказанию я приехал к вам за более подробными сведениями. Можете судить о важности дела, раз мы разбудили вас в такое позднее время.
– Я могу только поклясться моим званием и покровительством Святой Бригитты, – отвечал аббат, – что если в этом деле существует какое-нибудь зло, то я ничего не знаю, и вряд ли пытка заставит меня дать другое показание. Если этот молодой человек выказал какие-нибудь признаки неблагонамеренности или измены, то могу верить, что не в моем присутствии, а между тем все это время я внимательно наблюдал за его поведением.
– В каком отношении и с какими результатами? – спросил рыцарь.
– Ответ мой будет искренним и откровенным. Говоря правду, я боялся в первые минуты, чтобы гость этот не был немного беспокойным, ибо сумма, внесенная им в монастырь, была достаточно значительна, чтобы он осмелился потребовать у нас большего внимания, чем мы обыкновенно оказываем странникам.
– И тогда вы были бы обязаны возвратить часть денег, которые у него взяли?
– Это было бы условие, совершенно противное нашим правилам, – отвечал аббат. – Что раз внесено в сокровищницу Святой Бригитты, то не возвращается – таковы наши постановления. Но об этом, благородный рыцарь, не было и разговора. Кусок белого хлеба и кружка молока – вот все, что необходимо для этого молодого человека на целый день, и я единственно лишь для его здоровья велел внести к нему в келью постель более мягкую и теплую, чем требуется по нашим суровым правилам.
– Но выслушайте меня внимательно и отвечайте откровенно, – сказал рыцарь. – Существуют ли какие-нибудь отношения у этого молодого человека с членами вашей общины и с кем-нибудь вне монастыря? Припомните хорошенько и отвечайте обстоятельно, от этого зависит безопасность вашего гостя и ваша собственная.
– Как истинный христианин, – сказал аббат, – отвечаю, что я не заметил ничего, что могло бы оправдать подозрения вашего превосходительства. Августин, весьма не похожий на молодых людей, воспитанных в свете, искал преимущественно общества сестер, находящихся в монастыре Святой Бригитты, предпочитая беседы с сестрами беседам с монахами, моими братьями, хотя есть между нами люди с познаниями и приятного обращения.
– Злословие может найти предлог для объяснения такого предпочтения, – сказал рыцарь.
– Да, – отвечал аббат, – если бы дело шло не о сестрах Святой Бригитты, которые почти все либо испытали жестокое воздействие времени, либо подверглись несчастному случаю и утратили красоту до поступления в обитель.
И аббат не смог удержаться от веселого жеста, вообразив, вероятно, какие победы могли бы одержать его обиженные судьбой сестры. Английский рыцарь, хорошо зная сестер, тоже улыбнулся.
– Я вполне понимаю благочестивых сестер, – сказал он, – если они хотят очаровать больного чужестранца заботливым участием и вниманием.
– Конечно, – сказал аббат, принимая серьезный тон, – сестра Беатриса вполне может очаровать своим умением делать конфеты и консервы, однако я очень хорошо помню, что молодой человек их не пробовал. Сестра Урсула не столько была обижена природой, сколько последствиями одной случайности. Но вашему превосходительству известно, что если женщина дурна собой, то мужчины мало заботятся узнать, какая была тому причина. Если позволите, я пойду посмотреть, в каком состоянии находится молодой человек, и приведу его сюда.
– Пожалуйста, отец аббат, ибо дело спешное, и я прошу вас пристально следить за поведением этого юноши. Я буду ожидать вас и увезу его с собой в замок либо оставлю его здесь, смотря по обстоятельствам.
Аббат поклонился, обещал все исполнить и пошел в келью Августина, желая выполнить по возможности требования сэра Аймера, на которого смотрел как на покровителя.
Отсутствие его продолжалось долго, и это промедление начинало казаться Валенсу подозрительным, как вдруг аббат возвратился, и лицо его выражало смущение и беспокойство.
– Извините, ваше превосходительство, что заставил вас долго дожидаться, – сказал Джером, – но я сам не мог быстро справиться с этим мальчиком. Во-первых, заслышав мои шаги, он, вместо того чтобы отворить дверь, запер ее на задвижку. Надобно сказать, что задвижка эта приделана по приказанию сестры Урсулы, чтобы не тревожили его сна. Я ему сказал, что он немедленно должен явиться к вам и приготовиться следовать за вами в замок Дуглас; он не хотел отвечать мне ни слова. Часовой стоит у двери его кельи, из которой, по уверению сестер, нет другого выхода. Наконец дверь отворилась, и молодой человек вышел, одетый по-дорожному. Кажется, он снова страдал припадком своей болезни. А может быть, он подвергся тому умственному расслаблению, которое бывает неизбежным следствием этой болезни. Теперь он ведет себя спокойнее, и если вашему превосходительству угодно, вы можете видеть его.
– Пусть войдет, – сказал рыцарь.
Прошло много времени, пока аббат, употребляя все красноречие, уговорил молодую даму, надевшую мужской костюм, явиться к сэру Аймеру. Когда она вошла в зал, лицо ее еще сохраняло следы слез, и у нее был несколько надутый вид молодой девушки, которая решила действовать по-своему и не давать отчета в своем поведении. Внезапное пробуждение не помешало ей тщательно позаботиться о своем туалете и приладить одежду странника таким образом, чтобы невозможно было узнать ее пола. Но поскольку вежливость не позволила ей предстать в широкополой шляпе, она вынуждена была явиться с открытым лицом. Рыцарь увидел прелестные черты, не вступавшие, однако, в противоречие с ее костюмом. Войдя в зал, она приняла более смелые и решительные манеры.
