– Святая Бригитта! – восклицал аббат Джером. – Что могло побудить такого красивого молодого человека сойтись с таким безобразным существом, как сестра Урсула?
– Я пошлю солдат во все стороны на поиски беглецов, – сказал рыцарь, – если только это письмо, которое юноша, без сомнения, оставил, уходя, не разъяснит нам дела.
И сэр де Валенс не без удивления громко прочел следующее:
«Я, нижеподписавшийся, живший недавно в монастыре Святой Бригитты, заявляю вам, отец Джером, что, заметив ваше намерение обращаться со мной как с арестантом и шпионом, я решил выйти на свободу, лишать меня которой вы не имеете ни малейшего права, и поэтому оставляю ваше аббатство. Скажу более: найдя послушницу, называемую сестрой Урсулой, которая, по монастырским правилам, может возвратиться в мир, если после годичного испытания не пожелает постричься, я с удовольствием решил помочь этой несчастной, которую никто не смеет удерживать насильно.
Что касается вас, сэр Джон Уолтон и сэр Аймер де Валенс, английские рыцари, командующие гарнизоном в Дуглас-Дейле, могу вам сказать, что мое поведение по отношению к вам было следствием тайны, известной только моему верному менестрелю Бертраму, сыном которого я счел за нужное назваться. Так как я имею свои мотивы не открывать лично этой тайны, то дозволяю менестрелю Бертраму, и даже приказываю ему, объяснить вам, с какой именно целью я приходил в замок Дуглас. Когда вы все узнаете, мне останется только выразить вам мои сожаления за то, что вынудил вас к угрозам применить насилие и еще большие строгости.
Но что касается сэра Аймера де Валенса, я прощаю ему ошибку, в которую он впал по моей вине; я всегда встречусь с ним с удовольствием, как со старым знакомым, а роль, которую он играл в последние дни, сочту за шутку.
Но что касается вас, сэр Джон Уолтон, то я предоставляю вам спросить у себя: можете ли вы забыть и могу ли я простить вам ваше поведение со мной? Я полагаю, что вы поймете, почему с этих пор должны окончиться все отношения между вами и мнимым Августином».
– Это безумие! – воскликнул аббат по окончании чтения, – это чистейшее безумие! И я не удивляюсь, ибо помешательство – весьма естественное последствие этой заразной болезни. Я прикажу, как только арестуют этого Августина, посадить его на хлеб и воду, и, конечно, самые лучшие доктора одобрили бы меня, если бы для окончательного выздоровления я предписал ему порядочную дозу ремней, власяницы, а в случае нужды – и добрый бич.
– Э, полно, почтенный отец, – сказал Валенс. – Истина начинает являться моим глазам. Или я ошибаюсь, или сэр Джон Уолтон согласится скорее отдать себя на всякие мучения, нежели допустит, чтобы этому Августину нанесено было малейшее неудовольствие. А что касается меня, то я прикажу солдатам, которые пошли в погоню за беглецами, чтобы они обращались с ними как можно почтительнее. Теперь же, не теряя ни минуты, я отправляюсь к сэру Уолтону, чтобы рассказать ему, какой оборот приняло дело. Мы оба можем поздравить себя, ибо мы избавились от страшного кошмара. Поверьте, почтенный отец, если я правильно понимаю это письмо, то на всем пространстве от берегов Солвея до замка Дуглас нет человека несчастнее, чем сэр Джон Уолтон. Эй! Седлать лошадей, – закричал он в окно, – а отряд, который я привел с собой, готовить к поискам по моему возвращению.
Сэр Аймер вскоре выехал в Хазелсайд, где отдал нужные приказания находившимся там стрелкам и солдатам. Несколько раз он делал замечания Тому Диксону за его неуместное любопытство узнать о происшествиях той ночи…
– Молчать! – закричал он ему наконец, – предоставь каждому заботиться о своем и будь уверен, что придет время, когда и ты будешь вынужден думать только о собственных делах.
– Меня подозревают в чем-то, – отвечал Диксон, грубее обыкновенного, – мне кажется, что по крайней мере надобно бы сказать, в чем меня обвиняют. Нет надобности напоминать, что законы рыцарства запрещают нападать на безоружного.
– Когда ты станешь рыцарем, – отвечал сэр Аймер, – тогда будет еще время обсудить правила, касающиеся тебя. А в ожидании ты лучше объясни мне, какое ты принимал участие в появлении призрака, который оглашал воздух мятежным кличем Дугласа в городке его имени?
– Я не знаю, о чем вы говорите, – отвечал Диксон.
– В таком случае не вмешивайся в чужие дела, даже если бы твоя совесть была чиста.
И рыцарь отъехал.
«Не понимаю, как это делается, – думал он, – но едва одна туча рассеялась в моем уме, как на смену ей готовится другая. Я теперь совершенно уверен, что этот Августин не кто иной, как тайный предмет обожания Уолтона, который причинил нам столько беспокойства и поселил между мной и губернатором раздоры. Клянусь честью, эта благородная дама очень великодушна, когда столь искренне простила меня, и если она не окажет такого же снисхождения к сэру Джону Уолтону… тогда… Ну, что же тогда?.. Разве я имею право надеяться, что она уступит мне в своем сердце место, которого лишила Уолтона? Нет, да если бы она сделала это, то разве благородно с моей стороны было бы воспользоваться неуспехом товарища по оружию? Безумно даже думать о подобной несбыточной мечте. Что касается до другого дела, то оно заслуживает обсуждения. Этот могильщик так долго жил в обществе мертвых, что, кажется, непригоден больше для общества живых. А этот Диксон ни разу не принимал участия против англичан в нескончаемых войнах. Впрочем, предоставлю это на волю губернатора».
Сэр Аймер ехал очень быстро и вскоре прибыл в замок Дуглас, немедленно попросив свидания у сэра Джона Уолтона. Его тотчас же пригласили к губернатору, который сидел за завтраком. Сэр Уолтон удивился, увидев на лице своего помощника дружеское выражение.
– Вероятно, какое-нибудь необыкновенное известие, – сказал серьезно сэр Джон, – доставило мне сегодня честь принимать у себя сэра Аймера де Валенса.
– Известие это представляется чрезвычайно важным для ваших интересов, – отвечал сэр Аймер, – и я заслуживал бы вашего упрека, если бы хоть одну минуту промедлил.
– С удовольствием выслушаю вас, – сказал сэр Джон.
– А я, – молвил рыцарь, – горжусь честью открыть тайну, ускользнувшую от проницательности сэра Джона Уолтона. В то же время мне не хотелось бы, чтобы вы считали меня способным забавляться над всем, что произошло бы, несомненно, если бы по недоразумению я ложно объяснил это дело. Итак, вот что мы сделаем, с вашего позволения. Мы пойдем вместе в темницу к менестрелю Бертраму. У меня есть письмо особы, которая вверена была попечениям аббата Джерома. Письмо это, начертанное нежной рукой женщины, уполномочивает менестреля назвать настоящие причины, приведшие их в замок Дуглас.
– Пусть будет по-вашему, – отвечал сэр Джон Уолтон, – хотя я не вижу, зачем нам придавать такую важность тайне, которая может быть объяснена в нескольких словах.
И оба рыцаря отправились в тюрьму менестреля.
Глава XIII
В замке имелась мрачная темница, каких было много в ту эпоху; в те времена наполненные жертвами, лишенными всякой надежды на освобождение, – их оставил бы пустовать любой изобретательный вор нашего времени, едва удостоив их своим присутствием хоть несколько часов. Цепи, удерживавшие арестанта, были скованы так слабо, что не могли не уступить какой-нибудь кислоте или простому удару камнем. Самые затворы, крепкие по наружности, были сделаны так грубо, что стоило немного труда испортить их. Свет в подземную тюрьму проникал только в полдень через узкое отверстие. Презумпция невиновности, в силу которой арестант должен считаться невиновным до произнесения приговора, был чужд той эпохе грубой славы: ему давали только лампу, если он вел себя смирно и не подавал тюремщику подозрения в желании убежать. В такие условия был помещен и Бертрам, кротость которого и терпение заслужили ему снисходительность его сторожа. Ему позволили взять с собой старинную книгу, служившую ему развлечением, дали материалы для письма и не стесняли никакими строгостями. Он поднял голову, когда вошли рыцари, и губернатор сказал сэру Аймеру:
