– Я боюсь, что некстати побеспокоила вас, – сказала она, – я рассчитывала встретить пожилого господина.
Я опомнился.
– Может быть, вам угодно видеть моего отца? Но ведь вы изволили спрашивать Аллана Файрфорда, а отца моего зовут Александром.
– Я должна говорить именно с мистером Алланом Файрфордом, – отвечала она, еще более смешавшись, – но мне говорили, что это пожилой господин.
– Без сомнения, тут произошла какая-то ошибка… Но я почту себя счастливым, если в отсутствие отца смогу вместо него оказать вам какую-нибудь услугу.
– Вы очень любезны.
– Я вступаю в сословие адвокатов, и если могу…
– Я не сомневаюсь в ваших талантах, – перебила она вставая. – Буду говорить откровенно. Я желала видеть именно вас, но теперь, когда я вас увидела, то считаю удобнее сообщить в письме то, что хотела сообщить вам лично.
– Надеюсь, что вы не будете столь жестоки… и не осудите меня на танталовы муки. Подумайте, ведь вы первая моя клиентка! Если у меня мало опыта, я постараюсь восполнить его глубоким вниманием.
– Нисколько не сомневаюсь, но, однако, когда вы получите мое письмо, вы убедитесь, что я имела основание беседовать с вами на бумаге. Прощайте.
И она вышла из комнаты, в то время как я, бедный адвокат, остался в сильном смущении.
Четыре часа.
Никак не могу забыть Зеленой Мантильи. За обедом я был крайне рассеян. К счастью, отец мой приписал это усиленным занятиям.
Наконец я дождался вожделенного послания. Вот оно:
«М.Г.
Извините меня за мою сегодняшнюю ошибку. Случайно я узнала, что мистер Дарси Летимер был искренним другом Аллана Файрфорда, с которым жил вместе. Когда я собирала сведения о последнем, мне указали на бирже человека преклонных лет, вашего отца, как я теперь понимаю. Вот и вся история. Но к делу!
Друг ваш Дарси Летимер находится в чрезвычайно опасном положении. Без сомнения, вам известно, что он получил предостережение не переступать границ Англии, но если он и не преступил буквально дружеского совета, то по крайней мере настолько приблизился к опасности, что необходимо спасать его. Он поселился в весьма опасном для него месте, и только возвратившись немедленно в Эдинбург или по крайней мере отъехав как можно дальше от границы, он может избавиться от людей, замыслы которых ему угрожают. Я вынуждена выражаться таинственно, но говорю правду.
Если он не захочет или не сможет последовать этому совету, вам надо будет поехать к нему, если возможно, не теряя ни минуты, и уговорить его лично.
Еще одно слово, и я прошу вас принять его дружески. Никто не сомневается в вашей готовности оказать услугу приятелю без всякой мысли о вознаграждении; но так как вы еще несамостоятельны, то весьма вероятно, что у вас нет материальных средств в настоящую минуту. Поэтому прошу вас смотреть на прилагаемый билет как на первый гонорар, который посылает незнакомая рука с желанием полного успеха.
Зеленая Мантилья».
В письмо был вложен билет в двадцать фунтов стерлингов. Конечно, это лишнее, с меня довольно было знать об опасности, тебе угрожающей, чтобы действовать.
Сопоставь это известие с предостережением твоего Гриффита не ездить в Англию; припомни характер Лэрда Озер, распущенные нравы пограничных обитателей, и не забудь, милый Дарси, что ты живешь в семействе, которому грозит нападение злоумышленников.
Одним словом, возвращайся к нам, я буду твоим вернейшим Санчо-Пансой, и мы вместе отправимся на поиски таинственной Зеленой Мантильи. Пожалуйста, послушайся моего совета. Поверь мне, что Геррис недаром упомянул твое имя в разговоре с моим отцом. Я поехал бы сам, но приближается день моего экзамена, и я только могу повторить свою дружескую просьбу. Надеюсь, ты веришь, что я пребываю в постоянной тревоге за тебя.
Письмо VIII. Александр Файрфорд к Дарси Летимеру
Любезный мистер Дарси.
Я встретился с мистером Геррисом Берренсворком, человеком знатной фамилии. Он уверяет, что хорошо знал вашего отца, Ральфа Летимера из Лангкот-Холла в Уэстморлендском графстве, и, кажется, посвящен в тайны вашего семейства, о чем мне невежливо было его расспрашивать при первом свидании. Берренсворк был причастен к несчастному делу 1745 года, хотя теперь никто уже не обращает на это внимания.
Случайно я узнал, что вы имеете прямые сношения с сектой квакеров, которые не признают ни священников, ни королей, ни судей, ни знакомых, и расправляются со всеми по своему усмотрению.
Теперь рассудите сами, можете ли вы без опасности для спасения души оставаться долее среди этих пасторов и квакеров. Если вы чувствуете в себе силу сопротивляться этим соблазнам, то дожидайтесь предстоящего свидания с Геррисом Берренсворком, который, конечно, знает ваши дела лучше, нежели кто бы то ни было в Шотландии.
Считаю приятным долгом известить, что мой Аллан блистательно сдал экзамен. Верьте, что мне очень грустно лишиться вашего общества, но, с другой стороны, хотелось бы, чтобы вы свиделись с Алланом, когда он осмотрится немножко. Вы очень приятный собеседник, но вы богаты, и я боюсь, чтобы мой сын – простите за откровенность – не научился у вас швырять деньги. Во всяком случае, однако, я уверен, что вы будете видеться с нами по возвращении, ибо, как говорит мудрец, есть время для жатвы и есть время для посева, и порядочный человек прежде всего думает о жатве.
Имею честь быть и проч.
Александр Файрфорд.
Письмо IX. Дарси Летимер – Аллану Файрфорду
Интрига начинает усложняться; я получил письма от тебя и твоего отца, и последнее мешает мне исполнить твою дружескую просьбу. Я не могу приехать, Аллан, по весьма основательной причине – я жду Герриса Берренсворка, который может сообщить мне сведения о моем семействе. Он считает наш род происходящим из Уэстморленда, но здесь на границе никто о нем не слышал.
Что касается до Зеленой Мантильи, то это какая-то непонятная тайна, требующая разъяснения. И надеюсь, что ты постараешься разведать об этой незнакомке. А теперь продолжаю мой журнал.
На третий или четвертый день моего пребывания в Маунт-Шароне мне стало невыносимо скучно, несмотря на все удобства, предоставленные мне, и на добродушие моих хозяев. Я подумывал уже о возвращении в Шеффердс-Буш и о занятии ужением. Но нельзя ничего поделать, ибо я обещал пробыть неделю, а слово у квакера требует точного исполнения.
Вчера вечером я, однако, решил направить свою прогулку вне маунт-шаронских владений, а именно к Солвейскому заливу, освещенному заходящим солнцем. Невдалеке послышалась веселая песня. Неровность почвы, в особенности песчаные холмы, позволяли мне подойти невидимкой, и я решил рассмотреть певцов. Голоса, казалось, принадлежали мужчине и двум детям, но по стройному пению нельзя было певцов принять за грубых крестьян. Наконец я их увидел. Их было трое под кустами цветущего остролиста.
