– Молчи, женщина! – воскликнул слепец. – Ну, Меджи, поцелуй меня. Не надо расставаться в сердцах.
После этого мы разошлись.
Письмо X. От того же к тому же
Продолжаю рассказ. По движению дороги я видел, что мы шествовали к Брокенборну, и начал бояться, не занесет ли меня судьба снова к гостеприимному лэрду. Я решил спросить у Вилли.
– А вы знакомы с лэрдом? – спросил он.
– Немного, поэтому не хотел бы явиться к нему переодетым.
– Там, любезнейший, мы заработали бы несколько тумаков. Нет, мы пойдем не к лэрду, а отправимся на веселое сборище в Брокенборн-Орут, где будет много хороших парней и красивых девушек; там, может быть, мы и встретим кого-нибудь из семейства лэрда, но что до него самого, то он никогда не является на подобные сходки. Он думает только об охоте и о рыболовстве, когда нет дела для копья или мушкета.
– Значит, он служит?
– Вероятно. Но послушайте моего совета и не спрашивайте о лэрде больше, чем он спрашивает о вас. Не будите спящую собаку. Лучше вовсе не говорить о нем. Расскажите-ка мне, кто вы, если решаетесь сопутствовать старому бродячему музыканту. Меджи говорит, что вы из порядочных. Но для нее шиллинг в кармане у человека составляет разницу между порядочным и простым человеком, а ваши десять шиллингов делают из вас принца крови в ее глазах. А по-моему, можно носить хорошее платье, иметь нежные руки и при этом не быть джентльменом.
Я назвал себя и прибавил, что изучаю юриспруденцию, но что, наскучив занятиями, выехал поразмяться.
– И стали брататься с каждым бродягой, которого встретите где-нибудь во рву или на большой дороге?
– О, нет, Вилли, я знакомлюсь только с порядочными людьми, которые…
– Как я, например! Где же вам знать, честный ли я человек или нет?
– Я, почтеннейший, все же могу судить по наружности.
Старик засмеялся. Всю дорогу потом он рассказывал мне легенды о здешней земле и людях, но ничего такого, что могло бы особенно заинтересовать меня.
Мы шли до наступления ночи, и когда уже стемнело, мой спутник сказал:
– Однако, приятель, я полагаю, вы уже должны разглядеть огни в Брокенборне.
Письмо XI. Продолжение предыдущего
Мы спустились в знакомую мне долину, и я увидел огонь в хижине, в которой недавно ночевал. Но мы, обогнув дом лэрда слева, пошли по берегу ручья и скоро добрались до небольшой деревеньки. Один невысокий, но довольно обширный дом весь сиял огнями.
Товарищ мой стал вслушиваться в какой-то правильный шум, который я не мог понять, но старик сказал, что это танцы. Слабые звуки музыки едва долетали до нашего слуха. Вилли в сердцах стукнул палкой о землю и воскликнул:
– Эти мерзавцы рыбаки привели другого скрипача! Проклятые контрабандисты, они не могут обойтись без мошенничества даже в музыке! Но я им докажу, что со мной нельзя шутить, как с таможенным досмотрщиком. Позвольте, однако это не скрипка, это Саймон Саупорт со своими флейтой и тамбурином! Но я задам ему тамбурина.
И, взяв меня за руку, старик пошел быстрыми шагами, и когда мы вошли в хижину, в которой я увидел множество рыбаков с семействами, я испугался, как бы нас не встретили неприветливо.
Но веселые восклицания, которыми встретили Вилли Бродягу по крайней мере двадцать голосов, кружка пива, которую ему тотчас же подали, и быстрота, с которой велели замолчать флейте и тамбурину, убедили меня, что старик пользовался большой популярностью. Его окружили молодые люди обоего пола и объяснили, что, испугавшись, не случилось ли с ним какого несчастья, отправили двух или трех парней к нему навстречу.
– Слава богу, – сказал Вилли, – со мной не случилось никакого несчастья, кроме отсутствия моего лентяя Робина, который не прибыл к сроку, но я вам привел на его место другого музыканта, который стоит двенадцати таких негодяев.
– А кого вы нам привели, Вилли? – воскликнули многие голоса, и я сделался предметом всеобщего любопытства.
– Узнаю по банту на галстуке, – сказал один рыбак, – это Джон Гобсон, молодой портной из Барго. Добро пожаловать к нам в Шотландию, господин закройщик.
И он протянул мне свою широкую мозолистую ладонь.
– Джон Гобсон! – воскликнул Вилли, – этот молодой человек учится у Джоши Геддса квакерскому ремеслу.
– А какое же это ремесло? – спросил рыбак.
– Лицемерие и ложь, – отвечал старик, что вызвало общий хохот, – но я научу его другому – веселиться и играть на скрипке.
Удовольствовавшись этим ответом, большинство перестало обращать на меня внимание, кроме нескольких девушек. Старики снова принялись за пиво и водку, а молодежь, собравшись танцевать, закричала Вилли, чтобы начинал.
Старик не заставил себя долго ждать, и мы заиграли разные, преимущественно народные, танцы. Мой маэстро был доволен моей игрой, тем более что вокруг слышалось одобрение.
Веселье было заразительно, и мне захотелось, в свою очередь, покружиться с молодежью; но я боялся оставить слепца без аккомпанемента. Словно угадывая мою мысль, щеголевато одетая хозяйка предложила Вилли отпустить меня потанцевать, на что старик охотно согласился, потребовав только подкрепления, то есть кружку пива.
Пока он тянул любимое питье, в комнату вошла новая компания, состоявшая из старухи, которую лэрд называл Мабель, Кристела Никсона, его слуги, и молодой девушки, которая читала молитву перед ужином.
Теперь, милый Аллан, признаюсь тебе, что именно ради этой особы я так долго оставался в этом краю, из которого давно уже уехал бы, если бы не она. Ты поймешь, как радостна была для меня эта встреча.
Когда они вошли, на ней была зеленая мантилья, похожая на описанную тобой, и вообще мне кажется, что твоя незнакомка и моя брокенборнская красавица – это одна и та же особа. Заметив меня, она изменилась в лице, отдала мантилью Мабель и довольно спокойно вошла в комнату. Мужчины сняли шляпы, женщины ей поклонились, и она уселась на стуле, который ей поставили поодаль от других.
Между тем кружок танцующих ожидал только меня, и многие парни кричали, чтобы я поторопился, а иные подсмеивались, что я робею пригласить себе партнершу.
Недолго думая, я быстро пересек комнату и ангажировал прелестную Зеленую Мантилью.
Глаза ее выразили удивление такой смелостью, и, судя по ропоту, раздавшемуся вокруг, моя выходка удивила все общество. Но моя дама встала, горделиво выпрямилась, как особа, сознающая цену своей снисходительности, и величественно протянула мне руку.
Танцевали джигу, а ты знаешь, что я за нее всегда получал похвалу от нашего танцмейстера. Мы так хорошо исполнили свой тур, что вызвали всеобщее рукоплескание. По окончании танца я подвел даму к ее месту и сел возле нее. Она как будто смутилась, но я не хотел обращать на это внимание.
