Начались новые танцы, в которых прелестная незнакомка не участвовала. Ее, видимо, беспокоили пристальные взгляды Мабель и Кристела, но топот и звуки скрипки способствовали более или менее интимному разговору.
– Мне кажется, – сказала моя соседка кротко и скромно, – несмотря на наше очень мимолетное знакомство, – я вижу мистера Дарси Летимера.
– Действительно, Дарси Летимер имеет удовольствие…
Я собирался отпустить какой-нибудь комплимент, но она перебила меня.
– Как же случилось, – спросила она, – что вы здесь, переодеты, или по крайней мере играете роль, недостойную человека, получившего хорошее образование? Извините меня, я не хотела оскорбить вас, но когда берут в товарищи такого человека…
И она, взглянув на приятеля моего Вилли, замолчала.
Я устыдился, но сказал, что совершил эту шалость от нечего делать, но что ничуть не жалею, потому что она доставила мне настоящее удовольствие.
– Неужели же позволительно в ваши лета настолько не иметь занятий, чтобы опускаться в самое низкое общество единственно с целью искать какого-нибудь развлечения?
– Вы строги, – отвечал я, – но не думаю, чтобы я унижался, посещая общество, в котором, в котором…
– Встретили меня, вы хотите сказать. Но это совершенно другое дело. Несчастная судьба заставляет меня подчиняться воле других и бывать там, где мне вовсе не хотелось бы. Притом же, за редким исключением, я не разделяю удовольствий здешнего общества. Я являюсь сюда зрительницей в сопровождении слуг. Наше положение не одинаково. Вы пришли сюда по доброй воле и принимаете участие в забаве класса, который намного ниже вас по рождению, воспитанию и состоянию. Слова мои, может быть, жестки, мистер Летимер, – прибавила она мягче, – но поверьте, что я говорю это с добрыми намерениями.
Я смутился и ответил:
– Правда, что воспитание я получил лучше, нежели эти добрые люди. Но что касается моего рождения и состояния, то это, вероятно, вам известно лучше, нежели мне, сам же я не могу сказать, выше ли я этих рыбаков или нет, ибо все это покрыто для меня мраком неизвестности.
– Но это не мешает вам избрать карьеру, достойную порядочного человека.
– Я буду всем, чем вам угодно, – отвечал я с жаром. – Скажите, какой я должен избрать путь, и вы увидите, с каким рвением я исполню ваше приказание.
– Не потому, что я приказываю, – отвечала она, – но рассудок, честь, ваша собственная безопасность посоветуют вам то же самое.
– Сказать не шутя, мне кажется, что вы знаете мою судьбу: я хотел бы у вас спросить, как у ангела-хранителя, какие мне грозят опасности, чтобы я мог судить: велит ли мне честь бороться с ними или избегать их?
Это смутило ее, в свою очередь.
– Действительно, я принимаю участие в вашей судьбе, – сказала она, – а между тем не смею сказать, откуда идет это участие, и мне не позволено сообщать вам, по какому поводу или с чьей стороны вам грозит опасность, но она близка и неизбежна. Не спрашивайте меня больше и ради собственной пользы удалитесь из этого кантона. Везде вы будете в безопасности, но здесь вы повредите своей судьбе.
– Неужели я осужден, – воскликнул я, – попрощаться так скоро с существом, которое одно во всем мире выказало ко мне участие? Не выносите этого приговора. Скажите, что мы увидимся, и эта надежда будет моей путеводной звездой.
– Вероятно, – сказала она, – даже более чем вероятно, что мы никогда не увидимся. Совет, который я даю в эту минуту, – единственная помощь, какую я в состоянии оказать вам. То же самое сделала бы я со слепцом, которого увидала бы на краю пропасти. Подобная услуга не вызывает удивления и не требует признательности.
Она замолчала, но потом, по окончании танца, сказала мне быстро:
– Не старайтесь говорить со мной или приближаться ко мне в течение вечера. Уйдите отсюда как можно скорее, но только потихоньку.
Видя суровые взгляды Мабели и Кристела, устремленные на меня, я отошел с глубокой грустью. Я узнал имя моей феи: она зовется Лилией.
Переговорив с Вилли, которому я сунул полгинеи в руку, я с его помощью нашел себе проводника и после довольно продолжительного пути добрался до Шеффердс-Буша.
С тех пор прошло два дня, которые я провел частью здесь, частью в Маунт-Шароне, занимаясь письмом к тебе, придумывая средства увидеться с очаровательной Лилией и предаваясь прогулкам.
Жду с нетерпением твоего ответа.
Д. Л.
Письмо XII. Аллан Файрфорд к Дарси Летимеру
Отвечаю тебе немедленно, любезный Дарси. Не знаю, что тебе и сказать относительно тождественности наших Зеленых Мантилий, но не думай, чтобы я был так влюблен в мою, как ты в свою. Но позволь мне рассказать тебе и мое приключение, приключение адвоката, потому что я слушал же рассказ странствующего рыцаря, бродячего музыканта.
Мы сидели с отцом за обедом, и я не знал, как лучше сказать ему о своем намерении уехать в Дамфрис, как он обратился ко мне:
– Вот ты теперь адвокат, – сказал он, – открыл лавочку, как мы выражаемся, и, без сомнения, думаешь, что судейские подмостки покрыты гинеями, и нужно только наклоняться, чтобы подбирать их.
– Я знаю, что прежде мне необходимы опыт и практика, – отвечал я.
– Это верно. Наклоняться, чтобы подбирать познания и опыт – мысль справедливая.
– Я знаю, что примусь за дело бедняка так же ревностно, как и за дело герцога, но мне нужно два-три дня…
– Чтобы изучить дело, бесспорно, Аллан, изучить основательно, ибо тебе придется говорить перед судом в будущий вторник.
– Как? Неужели так скоро? Я боюсь повредить делу, за которое возьмусь так поспешно.
– Ты не можешь повредить ему, Аллан, – сказал мой отец. – Тебе предстоит дело, над которым трудились по крайней мере двадцать адвокатов в течение пятнадцати лет – следовательно, можешь ли ты повредить ему? Если проиграешь, никто не обвинит тебя, а если выиграешь – честь тебе и хвала.
– Каково же имя моего счастливого клиента? – спросил я.
– Это имя, известное в палате парламента. Сказать по правде, я ожидаю этого господина с минуты на минуту. Это Питер Пибль.
– Питер Пибль! – воскликнул я в крайнем удивлении, – это же нищий, безумец беден, как Иов, и глуп, как пробка!
– Но ведь он судится пятнадцать лет, – заметил мой отец, как бы желая этим объяснить причину печального состояния головы и кошелька моего будущего клиента.
– Однако, – прибавил я, – он бедняк, а для защиты этого сорта людей есть специальные адвокаты, и я боюсь, прилично ли мне…
– Ни слова об этом. Ему и был назначен молодой Димтусти, племянник достойного лорда Бледдерстока; но когда этот плутишка увидел тома этого дела, которые, надо сказать правду, очень объемисты, он испугался, сел на лошадь и удрал в деревню. Ну, лорд рассердился – ибо действительно стыдно поступать таким образом – и прислал ко мне своего поверенного с просьбой помочь делу. Вот тебе и разгадка – отчего ты стал защитником Питера Пибля.
