Что мне было делать? Последовать примеру Димтусти и бежать в Дамфрис? – Но это значило бы рассердить отца, и я волей-неволей согласился.
Отец немедленно кликнул Джеймса Уилкинсона и велел ему принести две связки, лежавшие у него на конторке.
Вскоре Джеймс явился с двумя огромными кипами бумаг, истрепанных и засаленных, на одной из которых красовалась крупными буквами надпись: «Пибль против Плэнстона». Отец начал вытаскивать из них разные бумаги, перевязанные не ленточкой и не шнурком, а просто просмоленной бечевкой.
– Дело это кажется таким сложным, – сказал я, – а для изучения его у меня так мало времени, что лучше всего было бы попросить об отсрочке до будущей сессии…
Отец и слышать ничего не хотел, но уговаривал меня с какой-то особенной нежностью. У него даже выступили на глазах слезы. Но в это время отворилась дверь и Джеймс ввел Питера Пибля.
Сюртук его был в заплатах и вытерт, но чист и застегнут на все пуговицы, а там, где их недоставало, заколот булавками, с целью скрыть нижнее платье, пострадавшее еще более; башмаки и чулки ясно свидетельствовали о его убогом положении. Лицо его похудело от бедности и тревог, глаза были мутны, лоб испещрен морщинами. Отец представил нас друг другу.
– Аллан, – сказал он, – мистер Пибль просит тебя вести его дело вместо молодого Димтусти.
– Это я делаю из дружбы к вашему, отцу и в память о старинной дружбе к лорду Бледдерстоку, – отвечал Пибль, – а не то я подал бы формальную жалобу на молодого Димтусти, ибо я не из тех, над кем можно шутить…
Отец прервал его, объяснив, что ввиду очень ограниченного времени необходимо как можно скорее познакомить меня с делом.
Пибль согласился поторопиться, но попросил дать ему сначала кусок хлеба и сыра, ибо, по его словам, он так спешил познакомиться со мной, что не успел пообедать. Джеймсу немедленно было приказано подать бедняге перекусить, и пока мой клиент расправлялся с холодной говядиной, сыром и пивом, отец в коротких словах передал мне суть дела.
– Питер Пибль и Пол Плэнстон, – сказал отец, – вступили в товарищество как торговцы сукном в 17… году, и очень удачно повели свое дело. Через некоторое время доброе их согласие нарушилось, и из-за этого возник очень сложный процесс.
Надо тебе сказать откровенно, что у меня закружилась голова, когда мне начали передавать подробности, из которых выходило, что Плэнстон должен Пиблю, Пибль должен Плэнстону, и так далее, и все это перепутано таким образом, что у меня волосы встали дыбом на голове.
Надобно тебе сказать, Дарси, что мой клиент так усердно накачивал себя пивом, а затем попросил еще и водки, что скоро уже был не в состоянии объяснить дело, хотя и в нормальном состоянии он отличался неспособностью связно изъясняться. Я даже рад был, когда он опьянел и отец велел Джеймсу отвести его.
После этого отец сложил дело, показав мне место для собственных заметок.
– Приготовь же, Аллан, все это ко вторнику, – сказал он. – Но ты не думай, что первая твоя защита не принесет тебе гонорара. Вот пять гиней в этом шелковом кошельке, связанном твоей покойной матерью. О, как бы она была рада видеть тебя адвокатом! Но больше об этом ни слова, а теперь ступай, займись работой.
Нечего повторять, Дарси, что я ревностно занялся делом, тем более что в отце имел надежного руководителя, и во вторник мне первый раз предстоит выйти на судейскую арену.
Я так много уже написал, что остается только прибавить: береги себя и помни о своем друге А. Ф.
Обстоятельства, которые будут объяснены ниже, долго препятствовали этому письму дойти по адресу.
Часть вторая
Глава I. Рассказ
Александр Файрфорд был делец старой закалки, более чем умеренный в своих расходах. Аккуратность его вошла в пословицу. Единственной его утехой была надежда видеть Аллана знаменитым адвокатом.
Способности Аллана были порукой его успеха.
Наконец настал долгожданный день, и отец с сыном отправились в палату. Аллан шел с надеждой на успех, а отец – не без некоторой тревоги.
У дверей залы они встретили Питера Пибля в его обычном поношенном костюме.
– А, мистер Аллан, – сказал он радостно, – наконец-то настал великий день, когда в одиннадцатый раз будет слушаться знаменитое дело Пибля против Плэнстона! Я, признаться, не спал всю ночь. Кстати! В прошлый раз я выпил у вас лишнюю рюмочку и опьянел, но этого не случилось бы, если бы я не мешал водку с пивом. Всему, впрочем, есть свое время, и после дела, если вам угодно будет пойти пообедать со мной или, что гораздо лучше, я пойду обедать к вам, я не откажусь выпить несколько рюмок водки, но только без пива.
Аллан, однако, постарался отделаться от своего клиента, заявив, что ему необходимо обдумать защиту. Воспользовавшись этим случаем, Питер Пибль нашел какого-то приятеля, и оба юркнули в толпу, явственно проговорив слово «таверна».
И вот настала роковая минута. По вызову председателя явились защитники с обеих сторон: Туг и Аллан Файрфорд. Появление молодого адвоката произвело на судей благоприятное впечатление. Уверенный в своих силах после того, как хорошо изучил дело, молодой человек красноречиво и вместе с тем толково начал свою защиту.
Он представил своего клиента человеком простым, честным и искренним, который в течение продолжительной совместной деятельности постепенно беднел, в то время как его компаньон, бывший сперва простым приказчиком и не вложивший капитала в предприятие, богател год от года.
– Их совместная деятельность, – сказал Аллан, – напоминает старую историю о разрезанном яблоке, одна половина которого была отравлена: тот, кто съел ядовитую половину, нашел, конечно, смерть.
И молодой человек, искусно сгруппировав факты, громил своего противника. Он доказывал, что компаньон Пибля должен тому значительную сумму.
– И вместо того, чтобы честно разделиться, – сказал Аллан в заключение, – посмотрите, как Плэнстон поступил по отношению к своему прежнему хозяину, можно сказать, своему благодетелю! Он вынудил моего клиента к преследованию, справедливым его претензиям противопоставлял хитрые, но неосновательные требования; он поочередно занимал роль ответчика и истца и так запутал и затянул дело, что клиент обеднел, истощил средства на ведение процесса, лишился репутации и отчасти рассудка и стал служить предметом насмешек для людей нерассудительных, предметом сострадания для чувствительных сердец и предметом обсуждения для кого угодно. Кто бы мог подумать, что в стране, где самые мудрые законы применяются сведущими и неподкупными судьями, человек должен годами путаться в таком лабиринте, чтобы добиться правосудия в деле почти неоспоримом, потерять состояние и честь и явиться бедняком через пятнадцать лет перед верховным судом, требуя правды.
Сила этой речи произвела на судей огромное впечатление. Сторона Питера Пибля или, лучше сказать, он сам со своим пороком и лохмотьями отсутствовал и не мог повредить благоприятному впечатлению, произведенному его защитой.
