Таинственное это послание, без подписи, заставило меня только готовиться к обещанному свиданию.
Глава VI. Продолжение журнала Дарси Летимера
Свидание это произошло гораздо раньше, чем я предполагал. В самый день получения письма, тотчас после обеда, ко мне вошел сквайр. Фигура его была величественна и внушительна, голос энергичный и повелительный. Я невольно встал при его входе.
– Вы желали меня видеть, – сказал он, – я к вашим услугам. Если вы имеете что-нибудь сказать мне, говорите скорее: мне некогда.
– Мне хочется знать, в силу какой власти я заключен сюда и какова причина моего ареста?
– Я уже сказал вам, что власть моя достаточна – вот все, что вы можете узнать в настоящее время.
– Каждый англичанин имеет право знать причину своего задержания: нельзя лишить человека свободы без соответствующего судебного указа. Покажите мне указ, в силу которого вы держите меня в заключении.
– Я сделаю больше: я отведу вас к судье, который подписал его, отведу сию же минуту.
Предложение это немного встревожило меня. Но я знал, что дело мое правое, и решил предстать перед судьей. Сквайр повел меня через коридор в большую светлую комнату, где за одним столом сидел господин лет около пятидесяти, неприятной наружности, который мог быть местным судьей, а мог только играть его роль для меня. За другим столом восседал письмоводитель.
– А! – сказал судья, – это наш подсудимый. Кажется, он нездоров. Молодой человек, вы можете присесть.
Я воспользовался этим позволением, ибо действительно ослабел за время болезни.
– Ваше имя, молодой человек?
– Дарси Летимер.
– Очень хорошо. Дарси Летимер. Это верно. Откуда вы прибыли?
– Из Шотландии.
– Родились в Шотландии? Что вы скажете на это?
– Я англичанин по рождению.
– Без сомнения. Но скажите мне, мистер Летимер, всегда ли вы назывались этим именем, не носили ли вы другого? Ник! Записывайте ответы, Ник!
– Сколько, могу помнить, я не назывался иначе.
– Гм! Я не поверил бы. А вы, сосед, что скажете?
Он обратился к сквайру, равнодушно сидевшему в кресле.
– Память этого молодого человека, может быть, не восходит так далеко, – отвечал сквайр.
– До какого же она восходит возраста? – спросил меня судья.
– Может быть, до трехлетнего или около того, – отвечал я.
– Но осмелитесь ли вы утверждать, – воскликнул сквайр громким голосом, выпрямляясь в кресле, – что вы носили тогда то же имя, какое носите сегодня!
Убеждающий тон, с которым были сказаны эти слова, заставил меня вздрогнуть, и я с усилием начал припоминать детство.
– По крайней мере, – отвечал я наконец, – очень хорошо помню, что меня всегда называли Дарси, а дети знают свое имя.
– Я так и думал, – сказал сквайр, принимая прежнюю позу в кресле.
– Итак, вас называли в детстве Дарси, – проговорил судья, – но когда же вы приняли фамилию Летимер?
– Я ее не принимал, мне ее дали.
– Я вас спрашиваю, – молвил судья более мягким голосом, – можете ли вы припомнить, называли ли вас когда-нибудь Летимером, прежде чем дали эту фамилию в Шотландии?
– Я буду вам отвечать откровенно. Я не могу припомнить, чтобы меня так называли в Англии, но также не помню и времени, когда в первый раз назвали меня подобным именем. Если из этих вопросов и ответов предстоит вывести какое-нибудь заключение, то прошу принять во внимание мой тогдашний возраст.
– Все, на что следует обратить внимание, не будет упущено, – сказал судья. – Молодой человек, как назывались ваши родители?
Это значило растревожить давно болевшую рану: я не мог перенести этого вопроса так же легко, как предшествующие.
– Я спрошу в свою очередь, – отвечал я, – нахожусь ли я в присутствии английского мирового судьи?
– В присутствии его чести сквайра Фоксли из Фоксли-Холла, члена судебного ведомства более двадцати лет, – отвечал письмоводитель мистер Николс.
– В таком случае он должен знать, что так как я жалобщик, он должен выслушать мою жалобу прежде, чем подвергать меня контрдопросу.
– В этих словах есть своя доля истины, – сказал судья, смутившись от такого юридического отпора, и пожелал узнать мнение своего соседа.
– Вы удивляете меня, Фоксли, – возразил сквайр твердым голосом, – как вы можете оказывать правосудие этому молодому человеку, когда не знаете, кто он?
– Да, без сомнения, это правда. И теперь, когда я вникаю глубже в дело, я вижу, что в словах его нет ничего основательного. Молодой человек, необходимо, чтобы вы мне сказали имя и фамилию вашего отца.
– Это невозможно, потому что я сам этого не знаю.
– Вы не знаете имени ваших родителей, молодой человек? – воскликнул судья, – в таком случае я должен заключить вас в тюрьму как бродягу.
Я постарался объяснить ему происшествие, случившееся на шотландском берегу Солвея, назвал то обстоятельство, в силу которого я очутился в настоящем положении, и просил возвратить мне свободу.
– Удивительно! – сказал судья. – И это вся благодарность, какой вы платите сквайру за все его заботы и труды!
– Сознаюсь, мистер Фоксли, что сквайр спас мне жизнь, но это не дает ему никаких прав на мою особу. Скажу более – я не требую ни наказания, ни мщения, напротив, желаю расстаться с моим хозяином как с другом, ибо не хочу предполагать в нем дурных намерений против меня, хотя он со мной поступил беззаконно и насильственно.
Сквайр, по-видимому, был взволнован. Что касается судьи, то он вступил в тихий разговор со своим письмоводителем, который ежеминутно хмурил брови.
– Гм! Молодой человек, – сказал наконец Фоксли, – неужели вы думаете провести меня этими баснями? Судя по всему, я нахожу необходимым, чтобы вы остались под наблюдением вашего опекуна до вашего совершеннолетия, пока лорд-канцлер предпишет ввести вас во владение вашим имением… Тем временем рассудок ваш…
– Не понимаю, – возразил я, – по какому праву этот господин может требовать от меня повиновения как опекун? Это наглое бесстыдство. Я не видел его никогда в жизни до тех пор, пока несчастный случай не занес меня в эту сторону месяц назад.
– И никогда не видели прежде?
– Никогда. Не знал даже его имени. Только месяц назад я познакомился с ним.
– А поклянетесь ли вы в этом? – сказал сквайр.
И, проговорив эти слова громким и резким голосом, он отодвинулся немного назад, так, чтобы его не видели ни судья, ни письмоводитель, и нахмурил брови, устремив на меня такой страшный взгляд, которого я всю жизнь не забуду. Жилы у него на лбу стали багровыми, почти черными, и образовали род эллипса, начинавшегося от соединения бровей. Я слышал о подобном взоре в одной сказке о вампирах, которую мне рассказывали рыбаки незадолго перед тем, и необыкновенную эту форму налившихся жил сравнивали с формой подковы.
