Аллан с помощью Дика скоро дошел до дома. Это было обширное старинное здание. В маленьких окнах в прихожей светился огонь. Но дверь была заперта.
Мисс Серафина постучалась.
– Сестра! Сестра Ангелика! – сказала она.
– Кто там? – спросили изнутри, – это вы, сестра?
– Без сомнения. Отворите! Разве вы не узнали меня по голосу?
– Извините, сестра, – отвечала Ангелика, отодвигая засовы, – но вы знаете, как мы должны быть осторожны, и как враг наблюдает, чтобы напасть на нас. Но кого вы привели с собой? О, сестра, что вы наделали!
– Этот молодой человек, – сказала Серафина, торопясь прервать выговор сестры, – должно быть, родственник нашего достойного отца Файрфорда. Капитан счастливого корабля «Святая Женевьева» оставил его, полуумирающего, у наших ворот, и у него есть письмо к…
Здесь она понизила голос и докончила шепотом.
– В таком случае делать нечего, – отвечала Ангелика, – но это грустная необходимость.
Одна из весталок осмотрела Аллана, пощупала пульс и решила, что у него сильная лихорадка. Больного отвели в назначенную комнату.
Глава XIV. Продолжение рассказа
На другой день Файрфорд, проснувшись, почувствовал себя лучше, хотя и бредил ночью. За ним ухаживали с примерным усердием, и почтенный старый дворецкий приносил ему лекарство. На третий день его перевели в более обширную комнату и предложили изысканную пищу и великолепное старое вино.
Но как ни было приятно это помещение для больного, оно оказывалось не столь отрадным для выздоравливающего, в чем Аллан и не замедлил убедиться. Когда он смог встать с постели, то увидел, что окно было снабжено толстой железной решеткой и выходило на небольшой мощеный двор. В этом обстоятельстве не было ничего необыкновенного, ибо в большей части старых домов на границе встречались такие же решетки. Но, кроме того, он заметил, что входя в его комнату и выходя из нее, ее запирали на ключ с большой тщательностью. Он наконец заявил старому служителю о своем желании уехать, но старик не дал ему положительного ответа, не поговорив с девицами Артуре. Повидавшись со своими гостеприимными хозяйками и поблагодарив их, Аллан повторил ту же самую просьбу. Они отговаривались его недостаточным выздоровлением. Тогда он решительно заявил, что ему необходимо отдать письмо Лэрду Озер.
Сестры пошептались.
– Мы желали бы, чтобы вы побеседовали с отцом Бонавентурой, достойнейшим святым человеком.
«А! – подумал Аллан, – они хотят обратить меня».
– Что ж, если это доставит вам удовольствие, – сказал он, не желая огорчать старых дев, приютивших его в болезни, – я готов.
– Его эминенция, я хотела сказать, отец Бонавентура, сам хотел поговорить с мистером Алланом.
– Его эминенция! – повторил Файрфорд с удивлением, – значит, он стоит высоко в иерархии Римской церкви! Я думал, что этот титул дается только кардиналам.
– Он еще не кардинал, – отвечала Серафина, – но могу вас уверить, мистер Файрфорд, что звание его так же возвышенно, как и те качества, которыми небо наделило его.
– Полно, сестра, пойдем. Какое дело мистеру Файрфорду до звания отца Бонавентуры! Только помните, сударь, что отец привык, чтобы с ним обращались самым почтительным образом и, конечно…
– Идем, сестра, – сказала Серафина в свою очередь. – Мистер Файрфорд хорошо знает, как ему вести себя.
– Действительно, нам пора удалиться, – прибавила Ангелика, – его эминенция идет…
Она проговорила это почти шепотом, и когда Файрфорд начал было уверять, что каждый гость его почтенных хозяек будет встречен им с уважением, она пригласила его к молчанию, приложив палец к губам.
Послышался шум шагов в коридоре. Обе сестры стали у дверей в самой почтительной позе.
Наконец вошел отец Бонавентура. Это был человек лет под сорок, а может быть, и больше. Заботы и огорчения придавали ему вид преждевременной старости и задумчивости. Черты лица были исполнены благородства. Он был в светском платье, но покрой и цвет одежды придавали ему серьезность, а на шляпе носил он кокарду. Обстоятельство это не удивило Файрфорда, ибо он знал, что католические священники часто надевали военный костюм, прибывая в Англию, чтобы устранить от себя неприятности.
При его входе сестры низко поклонились. Отец Бонавентура, по-видимому, привык к этому уважению и отвечал им легким наклоном головы. Он, однако, прошел мимо них, не сказав ни слова, чем как бы дал понять, что присутствие их излишне.
Сестры вышли пятясь, скрестив на груди руки и подняв глаза к небу. Файрфорд заметил в коридоре двух человек, и, к его удивлению, дверь не заперли с уходом хозяек.
Аллан встал при входе отца Бонавентуры, но, взглянув на него, увидел, что тот как бы избегал встретиться с ним взглядом.
– Садитесь, сударь, – сказал его эминенция. – Вы еще не совсем выздоровели.
Слова эти были произнесены тоном человека, дозволяющего низшему сесть в своем присутствии, и тоном звучным, но кротким.
Файрфорда удивил немного этот тон. Молодой человек сел.
– Вы называетесь Файрфордом, сударь, как я слышал?
Аллан отвечал наклоном головы.
– Шотландский адвокат? Мне кажется, на западе этого королевства есть знатное семейство по фамилии Файрфорд из Файрфорда?
Алану показалась странной эта речь в устах чужестранного священника, как обличало имя отца Бонавентуры. Он ограничился ответом, что действительно, кажется, существовала подобная фамилия.
– Вы родственник этим Файрфордам?
– Не имею никакого права на эту честь, сударь. Успешная торговля моего отца вывела его семейство из неизвестности; я не происхожу от знатной крови. Могу ли я осведомиться о причине этих расспросов?
– Вы это сейчас узнаете, – отвечал отец Бонавентура, который, по-видимому, был недоволен, что Аллан заявил о своем плебейском происхождении. – Если вам не дано благородства происхождения, – продолжал он, – по крайней мере, у вас есть благородство чувств. Воспитание ваше, конечно, сделало из вас честного человека.
– Надеюсь, сударь, – отвечал Аллан, покраснев от досады, – и я не привык, чтобы в этом сомневались.
– Потерпите немного, – сказал невозмутимый отец Бонавентура, – мы заняты серьезным делом, и этикет не должен нам помешать. Без сомнения, вы знаете, что говорите с человеком, которого изгнали строгие и несправедливые законы настоящего правительства.
– Знаю, что третий параграф статуса 1600 года изгоняет из королевства папистских священников и определяет смертную казнь тому, кто дает им убежище. Я полагаю, что и английские законы не менее строги в этом отношении; но мне неизвестно, что вы принадлежите к этому числу, и полагаю, что благоразумие заставляет вас хранить ваши тайны.
– Довольно, сударь, я полагаю, мне можно не опасаться никаких последствий от того, что вы меня видели в этом доме?
