Иван Грозный и его сын Иван. Художник И.Е. Репин
Не хватало только сына царя, Ивана. Кто-то из знакомых писателей привел к нему молодого, но уже известного автора «Красного цветка» Всеволода Гаршина. Как только Репин увидел Гаршина, он понял – это он, царевич Иван. «В его характере главной чертой было нечто ангельское. Добрейшая, деликатнейшая натура», – вспоминал потом Репин.
Репину было известно, что Гаршин нездоров – у него что-то с нервами, слишком впечатлительная натура. Это как раз то, что нужно для выполнения замысла. Правда, Гаршин был брюнетом, а Репин представлял себе Ивана русым. Репин сделал несколько зарисовок со своего знакомого, светловолосого художника Менка. Картина была завершена к 1885 году. К концу работы художник чувствовал себя крайне утомленным, опустошенным, картине он отдал всю свою энергию.
Первоначально картина «Иван Грозный и его сын Иван 16 ноября 1581 года» демонстрировалась на тринадцатой передвижной выставке. Правительство усмотрело в ней «крамолу» и не рекомендовало к публичному показу. Но в конце концов царь Александр III уступил просьбам художников из академии, и меценат Павел Третьяков, который приобрел картину для своей галереи в Москве, решился показать ее публике. И тотчас пошел слух, будто бы Репин рисовал царевича с умирающего человека, который скончался на его глазах. Слишком достоверной выглядит смерть на его картине. Это плохой знак.
Гаршин, который с удовольствием позировал, неожиданно от восторженного состояния перешел в мрачное: он увидел свою смерть, себя, истекающего кровью. 19 марта 1888 года, ощущая невыносимую тоску, он вышел из своей квартиры и бросился в пролет лестницы. Умер он после нескольких дней мучений 24 марта 1888 года. На его похоронах снова заговорили об ужасной картине Репина, которая предрекла гибель человека…
16 января 1913 года примерно в 12 часов дня в Третьяковской галерее появился прилично одетый молодой человек, на поведение которого никто не обратил внимания. Он, как и другие посетители, осматривал картины и переходил из зала в зал. Оказавшись в том, где висела знаменитая картина Репина, он долго стоял, рассматривая ее в упор, а потом с криком «Довольно крови!» выхватил нож и бросился к полотну.
Тремя ударами он исполосовал ее центральную часть, порезал лицо Ивана Грозного от середины виска, через ухо до плеча, второй разрез зацепил щеку царя и прошелся по носу царевича Ивана, третьим ударом нападавший повредил руки царевича, щеку и правый рукав Грозного. Некоторые считают, что Абрам Балашов успел нанести не три, а семь ударов. Его задержали, отправили в полицейский участок, но вскоре поняли – это пациент для клиники душевнобольных. Его освидетельствовали врачи-психиатры и пришли к выводу: пациент нуждается в изоляции от общества, его увезли в клинику для умалишенных.
Репин был очень огорчен произошедшим. Он считал, что его картина навсегда утеряна. Но приглашенные из Эрмитажа художники-реставраторы Богословский и Васильев немедленно взялись за ее реставрацию, они наклеили полотно на новый холст и принялись по крупицам восстанавливать разрушенное. В целом реставрация произведения была завершена через шесть месяцев после нападения. После того как знаменитое полотно снова вывесили в зал, на первое время приняли особые меры предосторожности – у полотна дежурили негласные агенты. Виновник же нападения на картину так и остался в психбольнице.
Черные мстители Сабана
В марте 1917 года министром юстиции Временного правительства России А.Ф. Керенским была объявлена общая политическая амнистия. На свободу вместе с политическими вышли также уголовники, которых в народе тотчас окрестили «птенцами Керенского». В результате подобных «гуманных» действий резко обострилась криминогенная обстановка в крупнейших городах страны. В Москве появились десятки банд. Главарем одной из самых «знаменитых» был Николай Михайлович Сафонов, по прозвищу Сабан. С 1917 вплоть до 1919 года около 40 вооруженных его подельников наводили страх не только на жителей Первопрестольной, но и на милиционеров.
Александр Федорович Керенский очень ошибался, когда утверждал, что пострадавшие при царизме уголовники, став свободными людьми, отрекутся от своего преступного прошлого, будут с честью защищать устои нового общества. Ничего подобного. Выпущенные на свободу уголовники не только не отреклись от своего прошлого, наоборот, они тотчас занялись знакомым делом – грабежами, насилиями, мошенничеством. Условия благоприятствовали этому. Прежняя власть была сломана, полиция перестала существовать, новая власть оказалась слабой, а только что созданная народная милиция не имела навыков борьбы с расплодившимися преступниками. Пришедшие в октябре 1917 года не смену «временщикам» большевики приобрели тяжелое наследие – разрушенную экономику, низкое моральное состояние общества и укрепившийся криминальный мир.
Главарь московской банды Сабан, выходец из Липецкой губернии, бывший каторжник, тоже был выпущен на свободу по амнистии. Этот убийца, грабитель и насильник, имевший несколько судимостей, политикой никогда не занимался. Его интересовали исключительно материальные ценности. Верные ему вооруженные головорезы готовы были по его первому слову приступить к ограблению, нападению на милицейский пост. Никакой морали у этой ватаги не существовало, кроме одной – сильного, волевого хозяина, которому подчинялись все.
Сабан был жесток, ни к кому не знал ни жалости, ни сочувствия. Узнав, что его активно разыскивают сотрудники 27-го отделения милиции Москвы, с подельниками лично заявился в отделение. Вошел в помещение, назвал себя и, увидев оторопевшие лица милиционеров, громко рассмеялся. «Да, я Сабан, – громко повторил он. – Вот мой пашпорт». С этими словами он вытащил из-за пазухи два маузера, выстрелил в потолок, потом положил на стол бомбу. Милиционеры, опасаясь, что она взорвется, разбежались по служебным помещениям. Все ждали неминуемой расправы. Сабан же снова рассмеялся и, довольный, что напугал своих врагов до смерти, вместе с парнями вышел из здания. Это была не просто насмешка над милиционерами, неопытными, неумелыми, к тому же трусливыми. Сабан посмеялся над новой властью. Своей дерзостью главарь банды показал всем высшим чинам правоохранительных органов, в том числе чекистам, кто в городе хозяин…
На Дмитровском шоссе его подельники установили адрес богатого фабриканта Иванова. Нападение было назначено на вечер, рассчитывали на темноту. Все семейство они захватили врасплох. Бандиты забрали 1,5 миллиона рублей и захватили разные ценности, а перед уходом долго не могли решить, убивать им домочадцев или нет. Они чуть не перессорились из-за этого. Сабан настоял на своем – убить всех без разбору. Так и поступили. В последующие дни в Москве только и разговоров было о жестоком, бессердечном убийстве многодетной семьи Ивановых, о деньгах никто не вспоминал. Грабителей и убийц милиционеры так и не нашли.
По примеру многих главарей банд Сабан обитал в определенном районе Москвы, в Хамовниках. Это было удобно. Он хорошо знал свой район, знал все проходные дворы. У него было несколько «малин», где он мог укрыться и спрятать награбленное добро. Поймать его было очень трудно. Москва тех лет представляла собой «большую деревню». Вдоль улиц, практически лишенных тротуаров, располагались жилые дома, как правило, не выше трех этажей. Из окон можно было выпрыгнуть и уйти от погони. Двери в домах были деревянные, плохо пригнанные, запирались на один, от силы два замка. Опытный взломщик мог открыть их изогнутым гвоздем. Сущим наказанием для милиционеров были… проходные дворы. Они напоминали порой сложные лабиринты. Неместные милиционеры путались во всех этих хитросплетениях, и бандиты легко уходили от них.
