– Нет, не могу. Я не стану нарушать конфиденциальность. Не переживайте, – отрывисто успокоила мисс Мур. – Их заменят.
– То есть как?
– Хоть мы и независимая школа, наше финансирование зависит от численности учащихся. Мы не можем допустить ее снижения.
– Но…
– Директор Хоукс сумела пригласить в Тайлер отличников, поэтому численность не пострадает. – Елена улыбнулась: холодно, жестко. – Зато ваши экзаменационные баллы побьют все рекорды.
Линда хотела услышать совсем не это.
Елена, потеряв к ней интерес, начала перебирать бумаги на столе.
Аудиенция закончилась. Тем лучше. Линда уже вся покрылась испариной. В канцелярии стояла невыносимая жара. Линда не страдала клаустрофобией, однако ей казалось, будто стены на нее давят, давят, а само помещение сжимается. Линда встала, медленно пошла к выходу – хотя больше всего она мечтала отчаянно рвануть вперед, на свободу.
Благословенная улица! Свежий воздух. Линда низко нагнула голову, уперлась руками в колени, задышала глубоко – точно марафонец после дистанции. Глянула на окна канцелярии. Сквозь темное стекло ничего было не различить, но Линда чувствовала – за ней наблюдают. Она торопливо нырнула в толпу учеников и успокоилась лишь в комнате отдыха, за закрытыми дверями.
На следующий день Линда не досчиталась еще двух учеников. Оба были, мягко говоря, неуспевающими. Третий мальчик, Люк Вернон, опоздал на четвертый урок, сдал учебники и сердито сообщил, что его выгоняют.
– За что? – не поверила Линда.
Уверенный хорошист, Люк и в классе проблем никогда не создавал.
– Ни за что. Тренер Николсон обвинил меня в нарушении дисциплины и субординации: мол, я во время шестиминутного задания «трусцой/шагом» шагал, а надо было бежать. Задание, между прочим, входит в президентский экзамен по физподготовке, мы его вообще не сдаем! И называется оно «трусцой/шагом». Можно выполнять и так, и эдак.
Тогда до Линды дошло: Люк не успевал по физкультуре.
Джоди отсеивала тех, у кого плохие оценки по любому предмету, а не только по академическим дисциплинам.
«Не переживайте. Их заменят».
– Я вернусь, – пообещал Люк. – У меня отец адвокат. Он засудит школу.
«Хорошо бы», – подумала Линда.
Однако говорить вслух такое остереглась. Она забрала учебники, поставила отметку в бланке и пожелала Люку удачи.
После его ухода Линда обвела глазами класс, с грустью задержала взгляд на пустых местах. Задумалась.
– Сегодня у нас будет необычный урок, – решила она. – Я дам вам творческое задание.
В ответ раздались стоны – правда, не так уж и много. Несколько пар глаз и вовсе посмотрели на Линду выжидательно.
На душе стало чуть легче. Похоже, дело двигалось.
– Мой учитель английского временами проводил для нас увлекательную игру. Он гасил свет и включал музыку – когда классику, когда рок, когда джаз. Мы слушали, а после рассказывали, какие образы рождала музыка в нашем воображении. Мы с вами сыграем в такую же игру, но с одним отличием. Я попрошу вас не рассказать свои впечатления, а записать их. В форме рассказа, стихотворения, короткой заметки – неважно. Можете даже набросать отдельные слова, выражающие ваши чувства. Выбор за вами. Вас ждет три музыкальных фрагмента. Каждый я проиграю дважды. В первый раз просто закройте глаза, слушайте и мечтайте. Во второй раз – записывайте. Готовы?
Все кивнули и закрыли глаза.
Из груды компактов, хранящихся в классе, Линда выбрала три своих любимых произведения: песню Рика Уэйкмана, на которую Линду еще в детстве подсадил старший брат; джазовую импровизацию Кита Джарретта – ее Линда открыла для себя сама; и инструментальную композицию Дэниела Ленца, впервые услышанную Линдой на музыкальном уроке в колледже. Начала она с Уэйкмана – «Анна Болейн», диск «Шесть жен Генриха VIII». Стоило музыке затихнуть, как ребята тут же заговорили – вместо того чтобы молча поразмышлять над услышанным.
– Напоминает страшную ЛСД-галлюцинацию, – сказал Роланд Невинс.
Кое-кто понимающе закивал.
– На изнасилование похоже, – поделилась Тиффани Люн.
– Ага, – поддержала ее другая девочка. – Точно.
Линда нахмурилась. Столь неожиданные ассоциации привели ее в полное замешательство. В задании нужно было использовать воображение, и Линда меньше всего хотела навязывать классу «правильное» восприятие музыки. Вот только мрачное описание ребят никак не вязалось с лирической композицией Уэйкмана, который создал музыкальный портрет знаменитой жены Генриха VIII.
Однако больше всего Линду ужаснуло другое – дети, похоже, озвучивали собственный опыт.
– Изнасилование под страшной ЛСД-галлюцинацией, – внесла окончательную ясность Тиффани.
Линда обвела взглядом юные лица и включила повторное воспроизведение. В глаза ей бросилось, что на рукаве у всех высказавшихся нашита эмблема школы Тайлера.
– Теперь запишите свои мысли и ощущения. Времени у вас – до конца композиции. Потом перейдем к следующей.
С двумя следующими музыкальными фрагментами история повторилась, причем странные ассоциации вновь возникли лишь у ребят с нашивками на одежде.
От кого-то из преподавателей Линда слышала, что такими нашивками Джоди решила отмечать «скаутов» – придумала какую-то новую программу дежурств. Ничего необычного тут не было: в любой школе всегда хватало учеников, которые с ведома администрации охотно надзирали за однокашниками. Вот только у директрисы наверняка имелся тайный умысел, она что-то затевала. Интересно, как и почему в скауты выбрали именно этих ребят?
Класс записывал свои впечатления от композиции Дэниела Ленца.
Было бы очень любопытно почитать.
Наступил обеденный перерыв. Диана недавно села на диету и решила вместо обеда заняться бумажной работой на кафедре, поэтому Линда пошла в комнату отдыха со Сьюзен. Не успела она подогреть спагетти и приступить к еде, как в комнату влетел Пол Мэйс, наставник особых детей, шумно швырнув портфель на стол. Сьюзен от неожиданности вздрогнула и пролила кофе. Линда схватила горсть бумажных полотенец и стала торопливо промокать лужу. Все учителя удивленно уставились на сердитого Пола.
– Вокруг школы возводят забор! Как вам такое? У меня в классе не хватает учебников, а мы строим девятифутовую стену, потому что Энрике лень вытирать граффити со стен. Господи, это ведь старшая школа! Здесь обязаны быть граффити.
– В каком смысле «забор»? – не поняла Линда. – Ограждение из рабицы?
– Нет. Кирпичная стена. Которую, конечно же, скоро покроют… граффити! – Пол скривился.
– Можно колючую проволоку натянуть, – предложил Алонсо Руиз. – Она никого сюда не впустит и рисовать на себе не даст.
Все посмотрели на преподавателя столярного дела.
