Давид уже давно спустился с холма, на котором стояла городская ратуша. Половина пути было пройдено. Впереди улица Опенгейма вновь поднималась вверх – и сейчас ночной горизонт ярко очерчивал рисунок домов по обе стороны на том ее краю.
Давид вздрогнул – по спящему городу прокатился вороний крик. Он поднял голову, но сумрачное небо ничем не выдало себя. Крик повторился вновь, на этот раз за его спиной. Давид обернулся и увидел за темными шпилями ночного города птицу. Еще один далекий крик, и птица исчезла за темными кронами деревьев и крышами домов.
Точно острая заноза вошла ему в сердце и теперь не хотела выходить оттуда.
Решив ускорить шаг, Давид пошел быстрее. И тотчас впереди, на горизонте, между последними домами улицы увидел темное пятно… Прохожий? Но с каждым шагом он все яснее понимал: силуэт фигуры был непонятен, но знаком… невероятно знаком ему!
Это был силуэт животного…
Давид оцепенел. Крошечный, на расстоянии полумили, грозный силуэт зримо двигался ему навстречу и потом исчез. Горизонт стал пустым и ясным. Галлюцинация? Но недоброе предчувствие мешало двинуться Давиду с места. И он понял, почему: зверь, которого он увидел, сорвался с холма и, окунувшись в темноту ночной улицы, сейчас несся сюда!
Что же это было – живой зверь или его призрак? Кто сейчас охотится на него? И чье приближение уже неминуемо?
Но Давид быстро подавил в себе страх. Кто бы ни был перед ним – он сильнее! И вместе с яростью, переполнившей его, горячие токи хлынули через все тело Давида. Он знал свою силу! Огненное чудовище, которое жило в нем, могло спалить весь этот город!
Впереди Давида уже вспыхивали яркие искры, слагаясь воедино – стремительно выписывая образ живого существа. Яркий огненный хвост метнулся по воздуху, изогнулась покрытая панцирем спина, открылась алая пасть…
Неожиданно тяжелая волна ударила Давида, сбила его с ног. Он очнулся, уже лежа на мостовой. Дракона, взявшего из его души весь гнев и всю силу, не было. Он умер, даже не успев родиться!
И тогда Давид понял: опрокинувшей его волной было дыхание приближающегося зверя!
Он несмело поднялся. И тогда же увидел, как серая тень, в прыжке, выплывает к нему из темноты.
Тень огромной кошки!
На него двигалась сила, в которую он не верил и которой боялся. Боялся уже давно, и с каждым годом все больше. И вот теперь он оказался с ней лицом к лицу. Она явилась к нему в облике пантеры Людвига Опенгейма.
И перед этой силой он был беспомощен и жалок. Все, чем он владел, оказалось ничтожным и бессмысленным!
Жадно хватая воздух ртом, он рванулся к ратуше. Черное окно на ее башне выросло перед его глазами. Приближаясь, оно плясало, прыгало в стороны. А следом в этом окне вспыхнуло пламя – алое пламя, точно это была печь – открытая, уже готовая принять беглеца. Давида обожгло ледяным дыханием. Стремительно оглянувшись назад, он увидел над собой, в прыжке, уже неотвратимую исполинскую тень.
Давид закричал что есть силы, словно в том было его спасение – и с криком этим внутри его что-то оборвалось. Вложив в последний порыв остатки ярости, точно готовый пропасть в бездне, разверзшейся перед ним, Давид рухнул на булыжную мостовую.
4
Лея стояла в белом платье у окна своей комнаты и водила пальцем по стеклу. Даже раннее утреннее солнце не могло рассеять хмурого и неопределенного выражения на ее лице.
Час назад, уезжая с бургомистром прогуляться верхом, Альфред Грубер сообщил ей, что ночью на мостовой был найден труп того «китайского доктора», о котором столько трещали его друзья Витгофф. И который так и не пожелал выйти и засвидетельствовать ему, Альфреду Груберу, и его спутнице свое «китайское» почтение. Доктор бургомистра, осмотрев тело, определил, что причиной смерти явилось глубокое нервное потрясение и как следствие его – инфаркт. Грубер также пересказал слова булочника, мучившегося бессонницей и услышавшего ночью крик. Когда он подбежал к окну, то увидел стремительно бегущего в сторону ратуши человека. Точно этот человек, перепуганный до смерти, удирал от кого-то. Но его никто не преследовал! Еще интереснее было свидетельство слепой девушки, так же не спавшей в эту ночь. По известной причине она не могла увидеть ни бегущего человека, ни улицы, ни домов. Но зато увидела другое: как из мрака вынырнул огненный зверь, прыгнул, точно за невидимой жертвой, и исчез в той же темноте прямо под окнами ее дома. Как сквозь землю провалился. С девушкой случился припадок, она кричала про дьявола, который вновь пришел в их город. Девчонку едва отходили! Стоит добавить, что, как на грех, и булочник, и слепая девица видели каждый свое, но в одно и то же время. Да и дома их стояли почти окна в окна!
– Бездельники опять поговаривают про пантеру Людвига Опенгейма! – зло рассмеялся Альфред Грубер, поправляя перед зеркалом воротничок. – Опять вспомнили про нашего алхимика, как бишь его там, Гермурда Крауна-младшего, будь он неладен, что изобретал эликсир вечной жизни! Ха! Ладно – слепая девчонка, уже полгорода болтает, что в облике пантеры, как и сотни лет назад, явился сам дьявол из преисподние за своим должником! Только тот был алхимик, занимался темными делами, а этот кто? – китайский докторишка!
Грубер сказал также, что глаза у бедняги совсем вылезли из орбит, и что лицо «китайского доктора» он определенно где-то видел.
Но вот где?
Лея попросила у горничной проводить ее в комнату, где лежит покойник. По дороге ей встретилась заплаканная фрау Витгофф, в расстроенных чувствах не заметившая ее поклон.
Закрыв за собой дверь, Лея подошла к столу, на котором, укрытое простыней, лежало тело. Взявшись за уголок материала, Лея медленно отвела его… Она побледнела, но, опершись рукой о край стола, продолжала упрямо смотреть на мертвое, холодное, убранное седеющей бородой лицо Давида. Грубер похвалялся, что видел глаза «лекаря» открытыми – теперь веки были плотно сомкнуты, и Лея была только рада этому.
Вчера, когда она приехала в дом, хозяин поведал ей увлекательную историю о пантере некоего барона Опенгейма. Булочник рассказывал, что видел бегущего человека, за которым точно кто-то гнался. А у слепой девушки было видение – огненное животное, словно преследовавшее кого-то… Лея немного знала о жизни человека, прах которого лежал сейчас перед ней; о его смерти ей было известно еще меньше. Он ушел – бросил ее. Сбежал.
Но возможно ли убежать от самого себя?
Лея подошла к окну. Две овчарки отдыхали в утреннем солнце, развалившись на небольшой лужайке между желтеющими клумбами. Садовник мирно обрезал розовый куст, ловко и привычно работая ножницами. Лея обернулась. До сих пор ей не верилось, что окоченевшее тело – все, что осталось от Давида. Осталось здесь, где есть теплое осеннее солнце, чужой дом, комната, и там, на угасающей траве, два сонных пса. Но какая песня звучала сейчас за пределами этого мира, утонувшего в осени, – там, где нет времен года, где есть только свет и небытие?
