Горничная вдруг выхватила платок из кармашка фартука и, прижав его к лицу, быстро покачала головой:
– Я не лгу, святой отец! Я обещала молчать, но вам скажу. Умерла герцогиня!
– Что? – воскликнул Давид. – Умерла?!
– Да, святой отец. Это случилось вчера за завтраком. Она подавилась косточкой от вишни. Она вдохнула ее! Господин маркиз, ее кузен, он гостит сейчас у нас, рассказал ей веселую историю, – голос женщины дрогнул, в глазах заблестели слезы, – герцогиня засмеялась – тогда это и случилось.
– Значит, косточкой от вишни? – бледнея под гримом, переспросил Давид.
– Да, святой отец, косточкой. Только никому не говорите об этом, не то меня уволят.
«Для кого же этот новый спектакль? – лихорадочно думал Давид. – Но не все ли равно – для кого?»
– Я хочу пройти в дом, дочь моя, – сказал он.
– Но мне запрещено…
– Даю тебе слово: я только прочитаю около покойной герцогини молитву и сразу уйду.
Горничная была в нерешительности. Ладони Давида вспотели.
– Ну же, дочь моя, – дрогнувшим голосом проговорил он. – Мы были дружны с ней – и теперь это мой долг!
Женщина вытащила из передника ключ и отперла замок.
– Хорошо, святой отец, но только недолго. Мне проводить вас?
– Нет, не беспокойся, я хорошо знаю этот дом.
– Странно, что я вас никогда раньше не видела, святой отец, – уже в спину ему проговорила женщина. – Ведь я тут уже почти десять лет!
Давид усмехнулся: он тоже никогда не видел ее! Направляясь к дому, он увидел, как по боковой аллее в окружении трех белоснежных пуделей, подстриженных подо львов, шел молодой человек в черном траурном костюме. Пышные светлые волосы лежали на его плечах. Он шел медленно, чинно, как павлин, горделиво подняв подбородок, приосанившись, явно довольный собой. Чего ему не хватало, так это пышного хвоста! Пудели вертелись у него под ногами и, как показалось Давиду, этот павлин лишь благодаря случайности еще не отдавил им лапы.
Проследив за ним, пока тот не скрылся за фигурно подстриженным кустарником, Давид обернулся:
– Кто это, дочь моя? – спросил он у догнавшей его горничной.
– Наш новый хозяин, – ответила та. – Клавдий Борро-Жеррадон, кузен покойной герцогини.
«Сколько тебе заплатили, дешевый актеришка?» – подумал Давид, а у провожатой спросил:
– Где тело герцогини? В бордовой зале?
– Откуда вы знаете?! – удивленно спросила горничная.
– Я уже сказал тебе, дочь моя, – с улыбкой, в которой было немало скорби, проговорил гость, – я хорошо знаю этот дом!.. И его хозяев, – процедил он сквозь зубы.
Давид шел не в бордовую залу, а в покои герцогини. Но уже на втором этаже вновь изменил маршрут и направился к комнатам Лейлы…
Чувствуя, как капли пота выступают на лбу, он дотянулся до холодной меди. С какой-то необъяснимой дрожью, почти страхом, Давид рывком распахнул двери. То, что он увидел, поразило его. А увидел он кресло цирюльника, зеркала, и на столике – сверкающие ножницы, бритвы, помады, баночки с пудрой и кремами, бесчисленное количество всевозможных, цветного стекла, флаконов.
Давид обернулся – за его спиной стояла горбунья. Руфь! Она зло смотрела на незваного гостя, впившись в него крохотными серыми глазками.
– Что вам здесь нужно, святой отец? – подозрительно спросила увечная женщина.
Вспомнив одну из мартовских ночей, когда он стал палачом Герцога, Давид пробормотал:
– Здесь, кажется, жила ключница герцогини?
– Везде кто-нибудь когда-нибудь да жил, святой отец. Вам-то что за дело?
– Ты не очень-то любезна со слугой церкви, дочь моя, – вкрадчиво проговорил Давид. – Так я получу ответ на свой вопрос или нет?
– Идите-ка своей дорогой, святой отец, – пропела ему вместо ответа горбунья.
Но рука Давида уже дотянулась до ее сальных волос, схватила их, сжала. Он приблизил глаза к ее некрасивому злому лицу и тихо прошептал:
– Где Лейла? Где она?!
Горбунья обмерла от страха.
– Кто? – испуганно залепетала она. – Я не знаю, о чем вы спрашиваете, святой отец. Ей-богу, не знаю!
– Не знаешь? – усмехнулся Давид. – А ты не боишься смерти без отпущения грехов?
Горбунья, став белой как мел, попыталась вырваться, но рука Давида и не думала отпускать ее.
– Мне нужна твоя подружка, слышишь? Немедленно!
Теряя самообладание, он и впрямь готов был покалечить горбатую уродицу, но та, уже задыхаясь от страха, из последних сил пролепетала:
– Может быть, вам пойти на кухню, святой отец, выпить чего-нибудь…
Давид отпустил ее – оттолкнул.
– Убирайся, – сдавленно проговорил он. – Ступай, дочь моя. И не вздумай вызвать полицию. – Он посмотрел в ее злобные, несмотря на испуг, глазки. – Я отправлю тебя прямехонько в ад. Слышишь? Где тебе самое место. Вот где будет тебе «сладенькое»!
Закрыв дверь цирюльни, Давид быстро шагал в сторону, противоположную той, куда опрометью бросилась горбунья. Через несколько минут он был у покоев герцогини. Двери туда были приоткрыты. Оказавшись в будуаре, Давид прислушался. В спальне кто-то находился. Подкравшись на цыпочках к двери, он легонько толкнул ее…
У зеркала, в розовом пеньюаре, спиной к Давиду сидела сама Равенна. Роскошные золотые волосы волнами укрывали ее плечи, спину, доходя до самых ягодиц.
– Доброе утро, госпожа покойница, – вежливо проговорил он. – Какой же нынче скорбный день!
Тихонько вскрикнув, Равенна обернулась – и пол едва не ушел из-под ног Давида. Бледный, испуганный, на него смотрел Руби. Его губы были накрашены яркой, как кровь, помадой, глаза густо подведены.
– Ты?! – изумленно спросил Давид.
Он подошел к мальчику, осторожно, точно боясь коснуться, положил руку ему на темечко. Вместе с ладонью с головы мальчугана медленно сполз пышный золотоволосый парик.
– Что это за наряд? Почему ты в женском платье?
Губы мальчика надулись – казалось, он готов был расплакаться.
– Господин маркиз приказал мне одеться так, – капризно и зло проговорил он и вдруг, топнув ногой, закричал так громко, что у Давида зазвенело в ушах: – Что тебе нужно?! Уходи! Иначе я позову господина маркиза!
Давид схватил мальчишку за подбородок:
– Хорошо, я уйду, но скажи мне, где Равенна? Где Лейла? – Он что есть силы развернул мальчишку к себе, тряхнул его за плечо. – Где твоя хозяйка? Танцовщица! Придворная дама! Отвечай!
Мальчик плакал навзрыд. По щекам его текла тушь. Пол-лица горело разводами от помады.
– Я ничего не знаю! Отпусти меня, мне больно! – захлебываясь, твердил он. – Уходи! Ты злой! Я не хочу тебя! Сейчас сюда придет господин маркиз, уходи!
