4
В последний день осени, когда мокрый снег то и дело укрывал мостовые Пальма-Амы, Давид, Лея и Пуль гуляли по набережной. Серьезное лицо Давида и немногословность уже не первый час озадачивали его друзей.
– Да что с вами, господин Гедеон? – шутливым тоном спросила девушка. – Вы – точно грозовая туча!
– Ах, госпожа Вио, не стоит беспокоиться! – Давид поспешно взял ее под руку, прижал локоток к себе. – В ваших глазах столько густой синевы летнего неба, что любой непогоде рядом с вами несдобровать!
Лея опустила ресницы и, как показалось Давиду, чуть покраснела. Зато он поймал на себе взгляд Пуля – и в первый раз ему показалось, что его друг смотрит на него отнюдь не недружелюбно.
На самом деле Давид был задумчив и решал про себя очень хитрую задачку. Сегодня утром старик попросил его как можно подробнее рассказать о том трагическом происшествии напротив окон харчевни и о смуглом человеке, который был вооружен револьвером и длинным кинжалом. Давид отправился в свою комнату, долго шарил по ящикам, а затем принес клочок газеты с красной метой, где был обведен адрес Баратрана. Он сохранил его, сам не зная зачем. Так, на память! Но этот потемневший обрывок с неяркой печатью и размытым карандашом неожиданно и сильно взволновал старика. Тень омрачила лицо Огастиона Баратрана, едва он взял клочок бумаги в руки. Старик спросил ученика, не посвящал ли он своих товарищей в эту историю? Давид ответил, что нет. И тогда Баратран попросил и впредь хранить этот эпизод в тайне от других учеников. Особенно от Леи. В эту минуту Давиду показалось, что он приоткрыл запретную книгу, куда ему не стоило заглядывать…
Просьба старика и встревожила его, и озадачила. Но ветер с океана понемногу выдувал неприятный осадок, оставшийся в душе от разговора с учителем, а общество Леи так просто вдохновляло. Разве что разговор совсем перестал клеиться после того, как они разделились: Давид с Леей – и отдельно Пуль. И чем дальше они шагали по набережной Пальма-Амы, тем все явственнее трое молодых людей чувствовали неловкость. Лея не отпускала Давида, потому что боялась обидеть его, ведь это он привлек ее к себе. Но и Пуль сторонился их, словно за эти минуты стал для них лишним. Тепло от руки девушки все сильнее прокрадывалось через рукав пальто Давида. И еще – тонкий аромат ее духов. Близость Леи была так приятна ему! Давид всегда смотрел на нее как на ребенка – она и была ребенком: Лее еще не исполнилось и четырнадцати, но уже появлялось в ней что-то иное, важное, притягательное…
Увидев цветочный магазин, глаза Леи загорелись.
– Фиалки! – она вырвалась вперед на несколько шагов, обернулась к ним: – Так хочется прижать к сердцу летний цветок! Он бы согрел меня лучше любого шампанского!
– Один момент, – очень быстро ожил Карл Пуливер. – Я мигом, Лея!
И он, в два шага оказавшись у парадного, скрылся в дверях павильона. Давид достал из портсигара папиросу, закурил. Лея, потянув воздух носом, сморщилась и поспешно замахала рукой:
– Фу, какая гадость, господин Гедеон. Как вы это курите?
Молодой человек пожал плечами:
– Привычка, сударыня.
Они замолчали. Лея рассматривала носок кожаного сапожка, вертя его на каблучке. Давид затягивался глубоко и торопливо, словно решил истребить свою папиросу как можно скорее. Было в их молчании что-то особенное, никогда не возникавшее между ними раньше. Из дверей павильона выскочил Пуль, в руке он держал завернутый в фольгу букет.
– Ой, они фиолетовые, – спохватившись, вздохнула Лея, когда Пуль протянул ей цветы.
– Конечно, – сказал он. – А ты любишь какие?
Лея смущенно пожала плечами:
– Я люблю белые. Там есть белые, Карл?
– Кажется, есть. – Он пожал плечами. – Но я думал, фиалка должна быть фиалкой? Нежным лиловым цветком? Впрочем, сударыня, уважая ваш вкус, сделаю еще одну попытку!
Пуль вновь поднялся по ступеням, на этот раз не с такой прытью, и скрылся в дверях цветочного павильона.
– А ведь он прав, фиалка должна быть нежным лиловым цветком, – виновато улыбнулась Лея. – Правда?
Она подняла глаза на Давида – лучистые и грустные.
«Это важное и притягательное, что происходит с ней, оно уже рядом, – думал он, глядя на Лею, – только протяни руку!..»
Девушка сама взяла его за руку, но это уже было другое тепло – не от локтя через пальто. Это была близость.
– Что тебя тревожит? – очень светло спросила она. – Скажи мне, пожалуйста. Пока Пуль выбирает цветы…
– Тревожит? – Давид взволнованно улыбнулся. Господи, Лея сама еще плохо понимала свое превращение – чудесное превращение! – Почему ты так решила?
– Я вижу, Давид. Ты изменился за этот час, за эти минуты…
Он выбросил окурок – задымилась бумага! Да, она застала его врасплох. Угадала: не умом – сердцем. Напрочь забыв об утреннем разговоре с Баратраном, сейчас он думал о чувствах, вдруг его захлестнувших. Что вдруг взволновало его? В первую очередь? И так внезапно? Она. Конечно, она! Тоненькая девушка в сапожках и длинном пальто, отороченном куньим мехом, шапочке из той же куницы, из-под которой выбивались волосы, отливавшие даже в этот пасмурный день рыжим золотом. Ее прикосновение к его руке…
– Послушай, Давид, – разглядев за стеклом павильона Пуля с букетом в руке, Лея сжала его пальцы. – Я умею быть другом, поверь мне. Что бы с тобой ни случилось, я всегда помогу тебе. – И отвернувшись, добавила: – Если, конечно, ты сам захочешь этого.
Часть вторая
Сокровище горы Дракона
Шел пилигрим через пустыню, и не было той пустыне конца и края. Остановился он перевести дух, и вдруг из плотного жара возник перед ним всадник в черном доспехе, с мечом, обагренным кровью; и было в облике этого всадника одно – ненависть ко всему сущему.
«Кто ты?» – в страхе спросил пилигрим.
«Ты не узнал меня? – с грозной усмешкой проговорил рыцарь. – Я – это ты».
«Но я не верю тебе…» – отступив, сказал пилигрим.
Захрапел конь, встал перед ним на дыбы, заслонив солнце; опустился, точно скала, разбив копытами песок. И ответил страннику рыцарь:
«Тогда загляни в мои глаза. Они – лучший свидетель моим словам».
Посмотрел пилигрим в глаза незнакомца, горевшие темным огнем, и когда рыцарь растаял в горячем эфире так же внезапно, как и возник, сел пилигрим на песок и понял, что путь его окончен.
Иероним Александрийский
Глава 1
Завещание белого мага
1
Огастион Баратран, трое молодых людей и девушка встречали уже третье Рождество вместе – под крышей старого особняка на бульваре Семи экипажей.
– Дядя Огастион, – Лея была единственной, кто позволяла себе называть так старика. – Расскажите о том, что случилось с вашим другом Каем Балтазаром в Америке двадцать лет назад. Ведь в тот день «братья Валль» выступали вместе?
