Сердце Давида сжалось. «Зачем так было кричать?» – подумал он.
«Пароходство города Гроссбада извещает вас…» Давид пробежал глазами телеграмму. И тут же взглянул на Лею.
Боль ее была велика. И Давид неожиданно понял, как дорога ему эта женщина, бесконечно близка, несмотря ни на что. И еще, что их осталось только двое в этом мире – жестоком, враждебном.
Только двое: он и она.
Но слова «убит двумя неизвестными» отрезвили его.
– Нам нужно уехать, немедленно, – проговорил он, глядя в невидящие глаза Леи. – Здесь оставаться нельзя. Эти двое схвачены, но появятся другие.
– Неужели его и вправду уже нет? – прошептала она.
Он заботливо усадил ее в кресло. Затем налил рюмку коньяка и заставил Лею выпить. Минут пять он курил, вымеривая комнату шагами, затем подошел к телефонному аппарату, поднял трубку.
– Алло, сударыня, мне необходим телефон комендатуры. Да, да. Спасибо.
– Что ты хочешь сделать? – спросила Лея.
– Избежать смерти… Да, алло. Скажите, могу я услышать лейтенанта Эдуара Вио? Друг его сестры. – Он назвался. – Это неотлагательно. Да, благодарю вас.
Давид бросил взгляд на затихшую в кресле Лею. В гостиной громко лопотали часы.
– Эдуар? – раздавив папиросу в вазочке для булавок, оживился Давид. – Здравствуйте. Да, это Давид Гедеон. Извините, что беспокою вас, но другого выхода у меня нет. И мне бы очень хотелось, чтобы старые разногласия сейчас не помешали нашему разговору. Три дня назад на пароходе «Святая Катарина» был убит Огастион Баратран. Да. Но это не все… Эта смерть – продолжение гибели Карла Пуливера… Если бы речь шла только обо мне, я не стал бы вас беспокоить. В большой опасности и ваша сестра. Я прошу вас помочь нам… Да, Спасибо. Бульвар Семи экипажей, дом шестьдесят семь. Да. Позвоните три раза. Мы ждем вас. Благодарю, благодарю.
Давид положил трубку и обратился к Лее, с которой на протяжении всего разговора не сводил глаз:
– Теперь слушай. Это счастье, что твой брат временно оказался в Пальма-Аме. Ты уедешь сегодня же и поселишься при штабе гарнизона. Я уверен, адъютант генерала Ф. сможет устроить это для своей сестры. Главное – у тебя будет охрана. Я присоединюсь к тебе, если все выйдет удачно, чуть позже. Сейчас я просто не способен предпринять что-то большее. Тебе необходимо понять: люди, которые шли за Огастионом Баратраном полвека, не остановятся ни перед чем.
Лея, подняв голову, упрямо посмотрела на Давида. Он вдруг заметил, как едва уловимая волна прокатилась под кожей на скулах молодой женщины.
– Иногда мне кажется, что я ненавижу тебя, – проговорила она. – Как теперь ненавижу все, к чему оказалась привязанной еще девчонкой!
– Что ж, – затянувшись новой папиросой, усмехнулся Давид, – скажи об этом своему брату. Ты очень обрадуешь его. Вот только жаль, что этого никогда уже не сможет услышать Огастион Баратран.
– Господи, – Лея устало закрыла лицо руками. – Пойми меня, я хочу принадлежать себе. И больше никому. И ничему. Я не желаю ни от кого прятаться. Это мерзко, гнусно. Будь что будет, мне уже все равно.
– Мне не все равно! – зло бросил он.
Лея недоуменно покачала головой:
– Все перевернулось с ног на голову. Все! Один только ты сумел устоять, не потеряв равновесия. Это большой дар, Давид!
– Если ты пытаешься уязвить меня, то напрасно.
– Прости меня, – примирительно сказала она. – Кто-то должен оставаться рассудительным. Прости…
Давид посмотрел в ее глаза. Да, она стала другой. Неужели и впрямь дороги их разойдутся? Но что будут они делать друг без друга в это смутное время, когда ошалелые газетчики сообщают о победах и провалах операций, в которых победители и побежденные назавтра поменяются местами? Когда улицы свежи по ночам, а утром по ним рассыпано битое стекло и, словно мертвые письма, летают обрывки газет, что сразу понимаешь: в мире все идет кувырком, а по городам и странам бродит полоумная старуха с воспаленными глазами и ржавой от пролитой крови косой.
Давид очнулся: в прихожей бился колокольчик.
– Открой, – тихо сказала Лея. – Это Эдуар.
Докуривая папиросу, Давид смотрел в окно. Пятачок у парадного опустел. Он только что проводил до военного автомобиля брата и сестру – Эдуара и Лею Вио. У машины она взяла его, Давида, за руку. Эдуар тактично отошел в сторону. В глазах Леи блестели слезы.
– Мы скоро будем вместе, – убедительно сказал он.
– По другому и быть не может, – кивнула Лея. – Еще раз прости меня.
Часа полтора назад брат Леи сдержанно и подчеркнуто холодно пожал Давиду в прихожей руку. Баратрана в доме господ Вио не любили с тех пор, как он увел из него Лею, а его увлечение, убившее Кая Балтазара, считали опасным сектантством. Давид решил отчасти быть откровенным перед молодым адъютантом. Уже в гостиной он вежливо предложил гостю сесть, налил коньяку в два бокала и выложил все без обиняков. Путешествуя по Востоку, Кай Балтазар и Огастион Баратран примкнули к религиозно-политической группировке, в которой занимали первые места. Они участвовали в войнах, вышли победителями, но оставили за своей спиной неутомимых врагов. И вот теперь, спустя полвека, их противники мстят им и всем их близким. Уже убиты двое: Карл Пуливер и Огастион Баратран. Кто же следующий – он, Давид Гедеон, или Лея Вио?
Рассказчик оказался убедительным, и лед между ними был растоплен. Родной дед Эдуара, заядлый путешественник, слыл в семье личностью легендарной, несмотря на анафему его памяти. И, конечно, внуку всегда хотелось знать о нем побольше. А тут – такие подробности! Эдуар Вио пообещал сделать все для безопасности сестры и даже взял на себя похороны Огастиона Баратрана.
В прихожей Лея просила Давида ехать с ним. Глаза ее вдруг отчаянно заблестели, она, вся дрожа, готова была разреветься. Но Давид в те минуты воплощал собой хладнокровие. Он сказал, что ему необходимо закончить одно небольшое дело, связанное с наследством, что он будет предельно осторожен, а через день-два они обязательно увидятся. Вернувшись в гостиную, он увидел, что Лея все еще стоит на тротуаре, точно размышляя: ехать ей или остаться. Эдуар, облокотясь о борт авто, терпеливо курил. Подняв голову, словно зная, куда он вернется, Лея отыскала в окне гостиной его лицо. Он уверенно кивнул ей. И только тогда, задержав на холодном стекле пронзительный взгляд, она поспешно нырнула в салон автомобиля.
Брат захлопнул за ней дверцу, и автомобиль тронулся.
Итак, думал Давид, любимую женщину он защитил. Хотя бы попытался сделать это. Но для чего же остался он сам? И что теперь остается ему – быть мишенью всю оставшуюся жизнь? Превратить ее в ад? Всегда, ночью и днем, ожидать удара в спину? Всегда бежать, стать тенью? Возненавидеть уже мертвого Огастиона Баратрана и деда Леи за то, что полвека назад они вырвали сердце из Горы Дракона? Проклясть тот день, когда он сам увидел из окна маленькой харчевни омнибус, раздавленный труп человека под ним и газету с красной метой?
