– Любопытство было так велико, что вы не боялись погибнуть? – нахмурившись, прервал его Давид.
Он слушал этот рассказ, до сих пор не зная – верить собеседнику или нет.
Глаза ал Галила неистово сверкнули:
– Представьте – не боялся! Охранники на вилле Балдуина носят на лице повязки, открытыми остаются только их глаза. Расчет казался мне правильным. Я уже был у дверей, ведущих в подземный дворец каиритов, где и находилась таинственная зала. Но я проиграл сразу, как только открыл эту дверь. Что меня подвело? – незнание заветных слов, смысл которых ясен только посвященным. Один из охранников сорвал с меня повязку и чалму, другой выхватил из ножен меч. Я не боялся драться – сын визиря Бендеша должен быть не только образованным человеком, но еще и воином. Уже к четырнадцати годам я владел любым холодным оружием и со ста метров мог расплющить свинцовой горошиной самую мелкую монету. Всему этому научил меня отец и его лучшие воины. Двух из охранников, как это ни прискорбно, я поразил ножами, предусмотрительно спрятанными в сапогах. Третьего уложил своим мечом – ведь на мне было обмундирование усыпленного ал Фаюма. Чего мне хотелось менее всего, так это пользоваться револьвером: я боялся вызвать панику – сражаться с целой армией не входило в мои скромные планы. Теперь нужно было бежать – и со всех ног. Я еще не успел пройти и трети дороги назад, как меня остановила другая охрана. Если бы я тогда мог знать тайный язык каиритов! Все уже грозило повториться, и тогда я пошел напролом: я с ходу заявил им, что обнаружил внизу трупы защитников дворца, что, возможно, кто-то чужой, очень опасный, проник в тайные коридоры виллы. Создав панику, я сумел выбраться наверх. Уже в саду, окружавшем виллу Балдуина, я поймал одну из лошадей и что есть силы помчался в город. Там первым делом я сбрил бороду, обрил наголо голову и переоделся в оборванца. Беглеца, преступника, изменника, конечно же, искали. Меня ожидала, наверное, страшная расправа. Два месяца я работал прислугой у одного гончара, хромал на левую ногу, перевязал левый глаз, шепелявил и коверкал слова. В начале третьего месяца я сбежал из Аль-Шабата. Я избежал смерти, господин Гедеон, и это было главным. С тех пор прошло восемнадцать лет!
Ал Галил подозвал араба-официанта, заказал еще стакан воды со льдом.
– Если бы тогда я знал тайный язык каиритов, – повторил он, не отпуская взгляда собеседника, – если бы тогда я знал его!
– Что вы хотите сказать этим «тогда»? – спросил Давид. – Коль начали, так продолжайте.
– Я хочу сказать, господин Гедеон, что вот уже год, как я знаю этот язык. Знаю его во всех мелочах, и остается только одно – испытать его на деле!
Голова Давида кружилась.
– Но откуда вы смогли узнать его, черт побери?
– Вы возмущены? Но кто вам сказал, что мой рассказ окончен? – Араб выпил полстакана воды залпом. – Полтора года назад я странствовал по Персии. В городке Ашраф я подметил старика – его лицо показалось мне знакомым. Он жил неподалеку – и я выследил его. И только ночью в гостинице вспомнил, кто это. Я видел его во время пребывания в Аль-Шабате на вилле Балдуина – гордый и полный достоинства, он шел через залу для слушателей-адептов. А мой учитель, Хаким Берек, шикая на нас, заставил поклониться в пояс и благоговейным шепотом произнес: «Это мастер Фарух ал Бешкет Сараим, один из трех верховных жрецов братства!» И вот теперь верховный жрец превратился в боязливую тень. Вспомнил я и другое: на вилле Балдуина говорили о великом мастере, который якобы утонул, но тело его найдено не было. Только что-то из вещей. Но кое-кто осторожно намекал на другое, что мастер утопился сам, раскаявшись в вероучении, которому посвятил всю жизнь… О том, что случилось дальше, вы, господин Гедеон, наверное, уже догадались. Я прижал старика к стенке и поставил условие: либо он учит меня языку посвященных, либо я говорю, что он сбежал из Аль-Шабата, предав свою веру, и все еще жив. И тогда остаток его жизни превратится в истинную пытку! И в его интересах научить меня всем премудростям, потому что, окажись я на раскаленной решетке в камере пыток, опять же в первую очередь выдам его. Полгода я прожил в доме бывшего жреца, зарабатывая на жизнь лекарством. И вышел оттуда с теми знаниями, которые до сих пор являются для меня сокровищем, может быть, более ценным, чем все знания европейской культуры!
Полуденная жара входила в свои права. Ультрамариновая тень укрывала двух мужчин, столик с белой скатертью и посуду. И лишь иногда легкий бриз долетал сюда со Средиземного моря, нежно касаясь лиц и рук. Давид вытащил очередную папиросу и, уперев взгляд в синий горизонт, прикурил.
– Единственное, что мне оставалось найти, это достойного спутника для своего вторжения в Аль-Шабат, – допивая воду, заканчивал рассказ ал Галил. – Но вторжения не бессловесным слушателем и смиренной овцой, но избранным, равным высшим чинам братства! – Он протянул вперед прокопченную руку и сжал кисть Давида. – Я хочу увидеть, хочу узнать, Гедеон! Я оттого и нанялся к Мелиариусу, что путь его экспедиции проходит рядом с Аль-Шабатом. Фарух ал Бешкет Сараим многое порассказал мне про это чудо…
– Почему же он сбежал? И впрямь – раскаяние?..
Ал Галил откинулся на спинку плетеного стула.
– Он стал бояться за свою душу и поэтому разыграл свою гибель. Жрец сказал, что это было прозрением. Что Аллах попытался спасти его. Но я мало верю в Иисуса и в Аллаха! Меня тянет в этот город. Мне нужна его тайна. И я живу только тем днем, когда смогу приблизиться и коснуться ее. – Он усмехнулся. – И вас, Гедеон, мне послала сама судьба.
– И вас не смогут узнать?
– Я был почти на двадцать лет моложе, со жгучей бородой. Не думаю! – беззаботно ответил он. – Вам стоит только поверить, что наши предки – выходцы из Аль-Шабата. Мой дед – основатель братства, скажем, в Пакистане или Индии. Я – нынешний жрец ложи Каира на своей родине, а вы – мой первый приближенный из посвященных. Нынче мы – паломники, пришедшие в Аль-Шабат с одной только целью: просить мастера о разрешении присутствовать в ночь Откровения при главном действе – появлении ее величества!
Ночью, в гостинице, Давид проснулся от нестерпимой жары. И тут же прислушался – странный звук: точно кто-то, и не один, проходил по его комнате. Давид огляделся – никого. Он поднялся, включил свет, откупорил бутылку вина и сделал несколько глотков из горлышка.
И только потом оглянулся – в длинном зеркале было его отражение. Поставив бутылку, он подошел ближе. Давид стоял нагой – сильный, несущий опасность для любого, кто попытается встать у него на пути! И вновь он услышал шаги. Оглянулся – позади никого не было.
Но не в зеркале!
За спиной его двойника, в темном отражении, приближались чьи-то тени – фигуры людей. Они уже обретали черты, ясность. И вот, собравшись вместе, они стояли там и смотрели на него. Их было много. Боясь шелохнуться, Давид уже различал чужие лица фантомов, их одежды. Где-то качнулся серый плащ паломника, блеснул стальной панцирь рыцаря, расцвел белым цветком кружевной манжет, а вместе с ним явилась на эфесе шпаги рука, мизинец которой был украшен очень знакомым перстнем, кажется, оправленным в золото изумрудом. И все эти гости были пугающе неподвижны.
