И каждый смотрел ему в глаза.
Капля пота, набухнув под бровью, попала Давиду в глаз. Он зажмурился, а когда открыл глаза, за спиной его двойника никого не было.
Видение исчезло.
5
В эту ночь луна была полной. Ночной небосвод усыпали звезды – такие яркие и близкие, что, казалось, протяни руку – и ухватишь целую горсть! Караван остановился в голой саване – редкие кустарники, уродливые деревья. Крик ночной птицы аукнулся эхом, и лошадь профессора Мелиариуса дрогнула, повела ноздрями, испуганно фыркнула.
– Аль-Шабат – город дьявола, господин Гедеон, – сказал профессор. Его седые бакенбарды, густые брови и редеющая шевелюра отливали серебром. – Из него не возвращаются те, кто болен стремлением овладеть его сердцем. Я с трудом верю в Бога и дьявола, господин Гедеон, но фанатики могут оказаться куда страшнее самых темных сил.
– Мы будем осторожны, господин Мелиариус.
– Камил – сумасшедший, берегитесь его, – профессор кивнул в сторону ал Галила, глядевшего на начальника экспедиции с улыбкой. – Он похож на того мореплавателя, кто всю жизнь стремится пройти одно и то же непутевое место и однажды находит в этом месте свой конец. И горе тем, кто будет сопровождать его в этом предприятии. – Профессор уже хотел было пустить лошадь, но удержал ее. – И вот что я вам скажу на прощание, господа. В начале сентября следующего года я буду проезжать по этой же дороге. Если к тому времени вы будете живы, я с радостью возьму вас с собой. А теперь прощайте!
6
Вечером следующего дня, впереди себя, в лучах клонившегося к закату солнца, перед путешественниками предстал город. Он поднимался в темной зелени разросшегося на многие мили оазиса и обступавших его со всех сторон песков. Город желтый, как кость. Древние стены, купола минаретов, крошечные крыши лепившихся друг к другу домов. Аль-Шабат рассекало на две части кривое, как турецкий меч, длинное озеро, одним концом отточенного лезвия впиваясь в пустыню. За городом, у той части озера, что была окружена песками, стояли три железные птицы, клевавшие землю – нефтяные вышки. У самой воды, крытый металлическим панцирем, сверкал в красном свете заката огромный резервуар.
– Цивилизация преследует дьявола по пятам, – печально усмехнулся ал Галил. – Ах, Гедеон, испортить такой пейзаж!.. Итак, теперь нам стоит обжиться в одной из местных гостиниц. Язык ложи Каира вы схватываете налету, точно всего лишь освежаете его в памяти, что делает вам честь и облегчает нашу задачу. Верьте мне, Гедеон, не пройдет и полугода, как мы предстанем перед сиятельными очами верховного жреца братства, мастера ал Шабата!
7
Это был сухой, черный от загара араб-старик, в темной хламиде и алой чалме. Он сидел на возвышении, в углублении стены, на циновке, в тени, похожий на паука, притаившегося в глубине своего логова. Черные запавшие глаза верховного жреца испытующе смотрели на двух стоявших перед ним людей в черных плащах.
– Я рад, что у братства Каира есть еще два верных слуги, – наконец сказал он. – Я приглашаю вас быть гостями в этом доме. Надеюсь, что за те месяцы, которые мы проведем вместе, в ожидании дня Откровения, у нас будет время поговорить о многом.
Только теперь Давид рассмотрел то, что было за спиной старика. Там, в нише, высотой в полтора человеческих роста вырастала каменная тень. Статуя женщины, одетой в длинный плащ, с вороном на левом плече. Черты этой женщины, чья голова была покрыта приспущенным назад капюшоном, показались Давиду знакомыми. Хищное лицо; высокий лоб, излом бровей, в которых звучала гроза, тонкие губы, забранные назад волосы, ястребиный нос…
Если было бы возможно сбросить с нее каменный балахон, не сводя глаз со скульптуры, думал Давид, надеть платье и берет, заломленный на один бок, пожалуй, он смог бы узнать в ней другую женщину – во плоти и крови…
8
При свете факела, разрывавшего темноту в сыром и просторном склепе, пальцы Давида медленно скользили по древней, потемневшей от времени каменной плите. Латинские буквы на ней, когда-то, много веков назад выдолбленные чьим-то резцом, гласили:
«Я, ПРОРОК КАИР, ЗАВЕЩАЮ: НАСТУПИТ ДЕНЬ, И Я ПРИДУ К ВАМ В СЛАВЕ СИЯЮЩЕЙ И ГРОЗНОЙ, И МЕНЯ ВЫ УЗНАЕТЕ ПО ТОМУ ОГНЮ, ЧТО Я ПРИНЕСУ С СОБОЙ. И ТОГДА ВЫ ПАДЕТЕ ПРЕДО МНОЙ НА КОЛЕНИ И БУДЕТЕ СЛАВИТЬ МОЕ ИМЯ. ЭТО ПОВЕДАЛА МНЕ ОНА, ЧЬЯ ВЛАСТЬ РАВНА ЕГО ВЛАСТИ, ЧЬЯ СИЛА И ВОЛЯ ДАСТ ВАМ ВЕЧНУЮ ЖИЗНЬ».
– Это – та самая плита, о которой говорили вам ваши отцы, – за спиной Давида и ал Галила проговорил надтреснутым голосом жрец ал Шабат, стоявший на пороге склепа. – И эти слова были последними словами пророка Каира. Один из его учеников, перс Фахеллах, запомнил их и чуть позже выдолбил на камне… Там, за этой плитой, находится саркофаг с забальзамированными останками нашего Учителя.
Ал Галил приблизился к надгробию и вслед за своим спутником протянул руку и коснулся пальцами, как показалось Давиду, дрожавшими, букв.
– Мне кажется, что эти слова выбиты на камне моей рукой, – прошептал ал Галил. – Что со мной, Гедеон?!. Я даже чувствую в своих ладонях резец, которым были вырезаны эти буквы!..
Давид перехватил его лихорадочный взгляд. Но что чувствовал он сам? О чем думал, стоя у этого надгробия? Ведь оно тоже притягивало его. И тут он понял, что его взгляд также мог показаться ал Галилу нездоровым. Потому что ему сейчас хотелось сорвать эту плиту, раздвинуть стены каменного саркофага и увидеть прах человека, жившего почти две тысячи лет назад. Прах, благодаря чудодейственным мазям сохранившим черты Ромула Валериуса, пророка Каира. Человека, однажды встретившего в пустыне женщину с черной птицей на левом плече, женщину, поведавшую ему, кто она, и обещавшую за служение ей великую славу и вечную жизнь.
9
Над виллой Балдуина, над огромным ее садом, была ночь. Звезды, чей свет давно уже набрал силу, ярко горели на темном глухом небосводе. Свет луны серебрил тропическую зелень.
На воде, в круглом фонтане, на широком бордюре которого сидели двое в черных плащах, переливались масляные пятна.
– Эта нефть кругом, – раздраженно бросил ал Галил. – За два дня эти ублюдки в пробковых шлемах превратили оазис в пороховую бочку. Бурить скважину рядом с озером – и не проверить, хорош ли грунт и не сможет ли он дать течь! Теперь все озеро покрыто нефтью, как черным саваном, а несколько колодцев вряд ли смогут обеспечить жителям достаточно воды. Люди готовы разделаться с этими выродками, и, клянусь своим именем, я не стану жалеть ни об одном из них!
– Завтра ночь Откровения, послезавтра нас уже не будет в этом городе, – проговорил Давид.
– Нет, мы уедем завтра же, Гедеон, сразу после долгожданного представления, – возразил ему ал Галил. – Завтра же на рассвете – подальше от этого города. Мы встретим Мелиариуса, дай-то бог, и когда-нибудь возвратимся в Александрию. Одно я знаю наверняка, Гедеон: сюда я не вернусь, не вернусь за все сокровища мира!
