В одном из товарных вагонов экстравагантную компанию дожидался огромный серый автомобиль и длинный прицеп к нему. На последний и были погружены странные контейнеры. Вся четверка села в тот самый автомобиль и с тяжелым грузным прицепом была такова.
4
Зачем он здесь? – спрашивал себя Давид, когда после трехдневных поисков, обратившись за эти семьдесят часов в зрение и слух, обойдя все гостиницы, стоял у окна своей комнаты в доме Баратрана.
Побывал он и в Жеррадоне.
Этот визит, как Давид и предполагал, оказался для него испытанием. За полмили от замка он отпустил машину и двинулся пешком. Еще издалека Давид увидел серый массив здания, окруженного парком, и его сердце учащенно забилось. Сколько сразу вспомнилось, о чем он когда-то поклялся забыть! И все же ответ ждал его уже скоро: г-же Элизабет не было дела до этого поместья. Оно принадлежало известному судовладельцу г-ну Барку, и ни о каких герцогах тут и не вспоминали.
«Зачем же я здесь? – вновь спрашивал он себя, шагая в сторону города по пустой дороге, на которой как назло не было ни одного автомобиля или экипажа. – Я же и впрямь схожу с ума, только боюсь себе в этом признаться!..»
С океана дул прохладный ветер. Но солнца, еще теплого, яркого, было бесконечно много. Скоро, скоро будет настоящая осень в Пальма-Аме… Но где же все те, с кем он встречал и провожал времена года в этом городе, с кем, не считая лет, был вместе? Где они все?..
Он помнил, как на улице Южных Моряков смотрел в небо Пуль – в ту минуту, когда сознание уже оставляло его. Он помнил разрушенный до основания во время бомбежки дом для душевнобольных, куда они перед самой войной поместили Вилия Лежа. Он помнил огромную и страшную посылку – черный лакированный гроб с телом Огастиона Баратрана… Где Лея? Что с ней сейчас? Увидит ли он ее когда-нибудь? Жизнь без нее когда-то представлялась ему пустой. Может быть, оно так и было! Когда-то… Он слишком привык к одиночеству. Он даже не заметил, как это случилось… Нет, именно оставаться здесь, в Пальма-Аме, стало бы сумасшествием! Уехать, и как можно скорее. Домой, в Галикарнасс. Там ждет его работа, вороха рукописей, которые в недалеком будущем превратятся в книгу. Еще год, от силы два, и тогда он совершит то чудо, о котором давно мечтает, которым живет!..
Он вернулся в город, когда солнце уже начинало садиться. Проспал до девяти вечера, а после ужина отправился бродить по городу. Прогулка в Жеррадон и короткий, но крепкий сон вылечили его. Никогда и ничему он не радовался так, как этому выздоровлению. Быстро, по-осеннему, смеркалось. Ноги сами понесли Давида в сторону Ночного бульвара. Последний день в этом городе ему вдруг захотелось провести весело, без оглядки – и уехать навсегда.
На середине пути Давид остановился… Перед ним был старинный дом – трехэтажный особняк с мансардой. На декоративном портике, над парадным, читался барельеф – голова леопарда. Он уже видел ее раньше! Хищный оскал и пустые глаза были обращены к каждому, кто проходил мимо этого дома. Давид хотел было подойти ближе, чтобы в сумерках повнимательнее рассмотреть голову зверя, а заодно попытаться вспомнить, где и при каких обстоятельствах мог видеть ее раньше. Но не успел. Двери парадного раскрылись и на пороге появился мужчина – высокий, в цилиндре, с длинными горизонтальными усами на вытянутом бледном лице.
Давид отпрянул – перед ним был Себастьян! В левой руке он держал трость с увесистым набалдашником. Давид пересек улицу, вышел на противоположный тротуар. Медленно шагая, он следил, как Себастьян, закрыв за собой дверь, спустился по ступеням и, остановившись у фонаря, вытащил из кармана часы… В эту минуту из-за угла, обжигая фарами улицу, над которой все плотнее сгущались сумерки, вырулил длинный серый автомобиль. Забрав Себастьяна, машина нетерпеливо фыркнула и рванула прочь от дома.
Давид обернулся – прямо на него катила пролетка…
Автомобиль остановился у цирка на Весенней площади. В сумерках ярко горели фонари. Выйдя из автомобиля, Себастьян скрылся за дверью служебного входа.
Подождав полминуты, Давид пошел следом. Когда-то он частенько захаживал сюда с Пулем – это был не Ночной бульвар, здешние красотки не брали с них денег!
Выйдя в проход, ведущий к арене, Давид сразу увидел того, кого искал. Себастьян, держа цилиндр в одной руке, в другой – трость, беседовал с директором цирка. Последнего, хоть и располневшего, почти что седого, Давид узнал сразу. Они беседовали, наблюдая, как рабочие сцены демонтируют прочную, футов в двадцать высотой, клетку, опоясывающую арену.
– Хороша конструкция! – сказал рядом с Давидом один рабочий другому. – Покрепче нашей будет, а?
– И повыше на пяток локтей! – согласился второй. – Я-то глазом измерил! Такую ни один зверь не возьмет – броня!
– Да и крепится легко, – добавил первый рабочий. – Завтра в антракте мы с ней за четверть часа управимся!
Второй охотно кивнул:
– Как раз плюнуть. – Он покачал головой. – Вот поглядим! А, говорят, звери-то у них огромные! Чудища! Великаны!
Себастьян иногда жестикулировал, что-то объясняя директору цирка. Потом он поклонился (к такому поклону добавляют: «Я отлучусь минут на пятнадцать, не больше») и пошел к проходу. Давид спрятался за занавес, в темноту. И уже через несколько секунд мимо него проплыл горбоносый профиль Себастьяна – рыжий торчащий ус, стеклянный глаз. Выбрасывая вперед трость, спутник г-жи Элизабет удалялся по одному из коридоров.
Собрав воедино всю свою осторожность и ловкость, став кошкой, бесшумно выслеживающей добычу, Давид устремился за долговязым слугой иллюзионистки, то приближаясь, то отставая от него.
Когда впереди, в темном коридоре, Себастьян загремел ключами, Давид был от него футах в тридцати. Немедленно слившись со стеной там, где она была достаточно темна, он молил Бога, чтобы рыжеусый не обернулся.
Дверь открылась, и Давид услышал громкое блеяние, к которому примешивались приглушенные рычание и вой. Себастьян вошел в черный проем, и в помещении тут же вспыхнул свет. Давид увидел ряды клеток и сразу понял, что перед ним. Это был обыкновенный цирковой загон, куда помещались привезенные для выступлений животные. За тонкими прутьями Давид даже разглядел стриженые бараньи спины. Овец было десятка два. Они боязливо жались друг к другу. Их блеянье напомнило Давиду плач попавшего в темный чулан ребенка.
На цыпочках Давид подкрался к дверям, стараясь ничем не выдать своего присутствия, и заглянул внутрь. Тем временем Себастьян отпирал вторые двери. Но Давид уже догадался, что было за ними, и ничуть не удивился, когда наружу вырвался лай целой своры собак. Псы хрипели, давились собственным лаем, от которого овцы, заметавшись по клеткам, зарыдали еще жалобнее.
– Ну, что с вами? – услышал Давид сухой, насмешливый голос Себастьяна из второй комнаты. – Что, черти? Здесь только я. Может быть, вы голодны? – он хрипло рассмеялся. – Завтра, потерпите до завтра… Да заткнитесь же вы! Я же сказал – завтра!
