Тревор озадаченно склонился, чтобы спросить, что происходит, однако отец его не замечал, пытаясь успокоить спутницу.
– Не бойтесь, – ласково уговаривал Джастин. – Ничего страшного. – Он укачивал ее как маленькую девочку, а гроза тем временем продолжала бушевать. Постепенно крики стихли и превратились в жалобные стоны.
Буря не сдавалась, а, казалось, лишь набирала силу. С каждой вспышкой, с каждым ударом Селина теряла силы. Тревор уже понял, что происходит что-то неладное.
Возле дома он опередил отца, подхватил Селину на руки и бегом понес к двери, которую заботливо распахнула Мари.
– Я уже жду. Быстрее в комнату!
В три прыжка Тревор поднялся по лестнице. Положил Селину на кровать, снял мокрый плащ.
Мари грубо оттолкнула его.
– Прочь отсюда! – скомандовала она и захлопнула дверь.
– Что, черт возьми, все это значит? – озадаченно спросил Тревор подошедшего отца.
Джастин дождался, пока все разойдутся по комнатам, и только тогда посмотрел на сына. Неторопливо, не упуская ужасных подробностей, рассказал о том, как конюх нашел Селину в страшную грозу; о том, что, если бы не старик Джим, ее не было бы в живых.
– Все ее кровные родственники давно умерли, а после этой трагедии бедняжка осталась одна на всем белом свете. Поэтому я взял ее к себе.
От потрясения Тревор онемел.
– Свекра мы так и не нашли, но Джим все равно выкопал для него могилу рядом с могилой мужа Селины и насыпал холм, чтобы она думала, что он там похоронен.
Джастин помолчал, словно собираясь с духом, а потом тяжело вздохнул и совсем тихо произнес:
– И ребенка тоже похоронил.
– Ребенка? – Тревор вздрогнул.
Джастин коротко кивнул.
– Трудно представить что-нибудь страшнее. Младенец должен был появиться на свет не раньше чем через три месяца, однако родился под повозкой, в ледяной воде. Джим перерезал пуповину, завернул тельце в одеяло и похоронил рядом с отцом. Доктор сказал, что мать пострадала настолько серьезно, что больше у нее детей не будет.
Ослабевшей, дрожащей рукой Тревор провел по волосам, пытаясь убрать со лба непослушные мокрые пряди.
– Боже мой, я понятия не имел, что все настолько ужасно! Ты сказал, что она вдова, вот я и подумал…
– Что подумал, сын? Что она такая же, как твоя мадам Бодерье или другие сомнительные женщины, с которыми ты водишь дружбу? Решил, что, подобно им, Селина вышла замуж за богатого старика и благополучно помогла ему сойти в могилу, чтобы потом веселиться с такими, как ты? Признайся, ведь так? Нет, Селина устроена значительно тоньше и сложнее, а потому даже не пытайся испытывать на ней свои чары.
Отец выпрямился, шумно перевел дух и смерил сына взглядом, способным заморозить. Тревор молча проглотил резкий ответ. После смерти матери, когда он осмелился обвинить отца в том, что тот недостаточно быстро вызвал доктора, Джастин ни разу не разговаривал со столь откровенной враждебностью. Но ведь тогда ему было всего пятнадцать лет! Когда же, наконец, прошлое оставит его в покое? Тревор долго стоял, опустив голову, не зная, что делать с нахлынувшим раскаянием. Одно было ясно: надо немедленно идти к Селине.
Мари открыла дверь. Тревор переступил порог первым, а отец следом за ним. Одного взгляда хватило, чтобы сердце сжалось от жалости и тревоги.
Селина лежала бледная как полотно, с закрытыми глазами.
– Я дала изрядную дозу настойки опия, и бедняжка быстро уснула. Вот только буря, кажется, затянется до утра. Нельзя оставлять ее одну, так что я переночую здесь. Трудно угадать, когда действие снотворного иссякнет.
Горничная взглянула на больную и покачала головой.
– Несчастная. Подумать только, что ей пришлось пережить.
Тревор почувствовал, что не должен уходить.
– Ложись у себя, Мари, и не беспокойся. Я о ней позабочусь.
От изумления та на миг онемела, посмотрев сначала на Тревора, потом на Джастина и нахмурилась.
Тревор предостерегающе поднял руку.
– Боже мой, женщина! За кого ты меня принимаешь?
Его гнев испугал даже бесстрашную Мари.
– Тревор прав, – устало вздохнув, вступил в разговор мистер Андруз. – С его физической силой легче будет справиться, если вдруг снова начнется истерика. Помнишь, как однажды мы еле-еле совладали вдвоем? Если вдруг понадобится помощь, он тут же подоспеет, тем более что его комната расположена совсем близко. К тому же в доме полно гостей и завтра с раннего утра тебя ждет работа. А Тревор может спать хоть весь день.
Мари неодобрительно покачала головой, однако плотно закрыла окно и принялась старательно задергивать шторы.
– Лучше, чтобы молния светила как можно меньше. И не забудьте запереть дверь, чтобы не скрипела и не стучала от ветра. Все эти звуки ее очень пугают. – Она кивнула на кресло у камина. – Обычно придвигаю его к кровати и, когда требуется, беру ее за руку.
Мари пристально посмотрела на мужчин.
– Ах господи! Вы же совсем мокрые! Скорее переоденьтесь, а не то простудитесь насмерть! Сейчас принесу вам халат, мисчи Тревор. – Качая головой и что-то тихо бормоча, она вышла из комнаты.
– Слишком много говорит, особенно когда нервничает. Правда, пап?
Джастин слабо улыбнулся, понимая, что сын старается навести хотя бы хлипкую переправу через разделяющую их пропасть. Ничего не ответив, задумчиво посмотрел и коротко пожелал спокойной ночи.
А Тревор с надеждой подумал, что холод, возникший в отношениях после смерти матери, не вечен.
К тому времени как Мари вернулась с полотенцем и халатом в руках, Тревор уже развел в камине огонь, а теперь стоял по пояс голый и грел руки. Горничная бросила вещи на стул и поспешила к кровати, как будто хотела защитить госпожу от непристойного зрелища.
– Не переживай, она спит, – раздраженным шепотом произнес Тревор, схватил полотенце и принялся энергично вытирать волосы и руки. – Отвернись, пока переоденусь, или выйди.
Мари обиженно встала к нему спиной.
– Я, можно сказать, вас вырастила и успела насмотреться.
Тревор едва заметно улыбнулся, снял насквозь промокшие брюки и накинул халат.
– А я так ни разу и не поблагодарил тебя за бессонные ночи. Ты всегда меня ждала и придумывала самые невероятные оправдания поздним возвращениям.
Мари не потрудилась ответить, и господин распорядился:
– Можешь идти. Заодно забери мокрые вещи.
Она подошла к куче одежды, собрала, завернула в полотенце и молча направилась к двери.
– И все-таки почему?
Горничная остановилась и обернулась.
– Что «почему»?
