Примечательно, что текст этот описывает именно признаки чрезмерного пользования. Возникшая в результате окультуривания дикой природы новая «дикая природа», испускающая «последний вздох», снова нуждается в земледельце!
Заложив многочисленные мануфактуры, владетельные князья довели масштабы уничтожения лесов до последнего предела. Ландшафтное планирование, осуществлявшееся ими через лесные наказы и установления, не ставило перед собой цель сохранить леса как эстетическую ценность. Ни малейших попыток перехода к устойчивому лесопользованию, при котором все нуждающиеся имели бы всегда достаточно древесины, и леса стали бы надежной опорой благосостояния, сначала не было. Князья хотели одного: чтобы их леса или те предметы, которые производились с помощью дерева на их мануфактурах, служили источником доходов. При этом работал высший принцип меркантилизма: чтобы поднять благосостояние своей страны, нужно вывозить товаров больше, чем ввозить. Князья делали на своих лесах капиталы. Их подданные за счет лесов выживали. Для самих лесов цели и намерения людей были неважны – так или иначе, они погибали.
Вопреки всему сказанному, многие владетельные князья стремились сохранить свои леса для охоты. Правда, охотничьи леса не были сплошными массивами, плотность дичи была больше всего там, где лес граничил с открытым пространством. Тем не менее лес сохранялся, ведь в охотничьих угодьях князя не разрешалось заниматься лесными промыслами и ремеслами, а уж тем более пасти скотину. Княжеств с суверенным владением было в Центральной Европе, как известно, больше, чем на западе континента, во Франции и Англии, и при этом почти каждый князь хотел иметь свои охотничьи угодья. Видимо, это было одной из причин, почему германские земли, несмотря ни на что, оставались относительно лесистыми. Во всяком случае так казалось иностранным гостям, таким как мадам де Сталь, которая посетила занятую наполеоновскими войсками Германию в первые годы XIX века. Во Франции, стране с более развитыми мануфактурами, леса были вырублены сильнее, а в Англии, где уже в 1800 году полным ходом шла индустриализация, их и вовсе почти не осталось.
Становилось все более ясным, что сохранить определенные лесные участки с помощью одних только княжеских наказов и установлений не получится. Поэтому часть из них пришлось огораживать стенами и заборами – так появились сады (Gärten). В первоначальном значении слово Garten – не цветник, аптекарский огород или плодовый сад, а участок, отгороженный от внешнего мира забором или стеной. Из слова gart/grad в различных индоевропейских языках развились разные понятия, однако все они относятся к ограниченному пространству. Из него образовалось славянское слово «город». Многие названия городов в восточной Европе заканчиваются на «-град», а один из районов Праги – Градчаны – также представляет собой ограниченный участок. На западе Европы это понятие приобрело несколько иное значение – «обнесенный забором участок земли». Однако отграниченные от внешнего мира сады существуют, как и города, только там, где преобладает урбанистическое восприятие мира, где люди стремятся оградить свое жизненное пространство от лежащих вовне диких земель. Поэтому город и сад в истории всегда встречаются вместе, и когда в XIX веке (по большей части не ранее!) в деревнях тоже стали разбивать сады, деревенское население было уже во многих отношениях урбанизованным. Примеры того, как именно следовало закладывать сады и огороды, подавали сельским жителям учитель и священник.
Хотя князья сводили леса и истощали земли, однако же, получив капитал, вели настолько успешную экономическую политику, что возводили на месте старых замков новые дворцы. Вокруг дворцов всегда разбивали сады. Прежде такого не было, монархи Средних веков и раннего Нового времени в садах не нуждались, ведь им принадлежала вся земля, так что им было где охотиться или наслаждаться общением с нетронутым лесом. Разбивая сады, европейская знать подражала образцам прошлого – садам состоятельных граждан Античности и ближневосточных вельмож. Значительную роль сыграли богатые римляне, такие как Плиний. В Новое время сады как огороженное частное владение вокруг виллы были популярны в первую очередь среди состоятельных итальянских горожан, купцов и духовных лиц. Итальянские сады имели четкий порядок, геометрическую форму, в которой каждому дереву, каждому растению отводилось свое место. Важно было, чтобы человек, прогуливаясь по саду, переживал самые разнообразные чувства и ощущения, так что владельцы садов и архитекторы старались закладывать места солнечные и тенистые, сухие и влажные, прохладные и прогреваемые. Создавались открытые солнцу террасы, с которых открывались прекрасные виды, и низкие гроты для уединения.
При создании французских садов ориентировались на итальянские образцы. Но здесь парк (очень большой сад) принадлежал королю, обладающему абсолютной властью. Монарх подражал тому, что ранее было создано процветающими дворянскими домами, такими как семья Медичи, разбогатевшими на основе успешного хозяйствования.
Сад сохранил точную геометрию, но приобрел гигантские масштабы; прямые как шнуры садовые дорожки тянулись на километры, расходясь так далеко, что даже с балюстрады над садом нельзя было различить внешнюю границу. В идеале дорожки должны были вообще не иметь конца, а соединяться друг с другом и пронизывать весь сад, центром которого становился дворец. В таком саду можно было устраивать охоты; специально спланированные обзорные оси служили прекрасным полем для стрельбы, а по прямым дорожкам можно было быстро попасть из одного места в другое. Диких зверей здесь, конечно, не держали, чтобы не повредить клумбы, рощи, живые изгороди и аллеи, созданные с большими затратами и требующие постоянного ухода. Держали их в специально отведенных участках – зверинцах или зоосадах
[92]. Но длилось это недолго, дичь сгоняли туда незадолго перед охотой; при открывании решеток животные массой выбегали прямо под ружье хозяина и его гостей – возможно, не самых метких стрелков. Во французском саду высаживалось множество деревьев, кроны которых под ножницами садовников превращались в настоящие произведения искусства, принимали форму шара или иных фигур. Изгороди становились ровными прямоугольниками, аллеи – зелеными арочными сводами, столь приятными для прогулок. Чаще высаживались те виды, кроны которых были особенно послушны садовым ножницам, например, граб, тис и самшит. Искусным планированием и заботливым уходом изнасилованную, истерзанную природу превращали в райские уголки. Французские сады разбивали не только во Франции (в первую очередь в Версале под Парижем), но и в других европейских странах
[93]. Монументальные дворцовые сооружения, обширные сады и садовые постройки могли возводиться только там, где уже были сведены леса и (уже) не было деревень. Если вспомнить и осознать, что огромные дворцовые сады Карлсруэ или Шляйсхайма под Мюнхеном выросли фактически на пустырях, легко представить себе, как сильно была в то время разрушена окружающая среда и каких гигантских трудов и затрат стоило ее восстановление и преобразование.
