– Ну как кого! – уже в сердцах сказал Маркел. После немного помолчал, после спросил: – Или пусть злодей на воле ходит?
Боярин Михаил Нагой нахмурился, долго молчал, после сказал сердито:
– Ладно. Иди! Там видно будет. Иди! – сказал он еще раз и даже махнул рукой.
Маркел поклонился, развернулся и ушел – и всё это быстро, как мог.
23
А когда он вышел из хором и уже даже сошел с крыльца мимо тех щекастых сторожей и прошел еще шагов с десяток, то остановился и поправил шапку (которую надел еще в сенях) и подумал, что неужели, как Нагой сказал, дело уже и вправду кончено? И повернулся в сторону красного крыльца, и увидел, что там и в самом деле нет никого и даже не видно расспросных столов. А ведь раньше, подумал Маркел, даже когда расспрашивать заканчивали, никто столы на ночь не убирал, а они так и стояли до следующего дня. А тут столов вдруг не стало! Вот те на, подумал Маркел дальше, подходя к красному крыльцу и останавливаясь ровно на том месте, где раньше стояли столы. Там уже даже стало видно место, где обычно стояла толпа (там теперь трава была сильно затоптана) и куда подводили к кресту, где уже тоже протопталась маленькая лысинка. А теперь там никого уже не было и только рядом, на красном крыльце, стояли стрельцы и с интересом смотрели на Маркела.
Но Маркел ничего не стал у них спрашивать, потому что и так всё было понятно, и так же было понятно, куда кто отсюда ушел, потому что, подумал Маркел, время еще не слишком позднее, и повернулся и пошел к дьячей избе.
И так оно и оказалось! Нет, даже еще быстрей, потому что не успел Маркел еще даже близко подойти к сказанной дьячей избе, как там на крыльцо вышел Яков, увидел Маркела и радостно воскликнул:
– О! А вот и ты! А мы тебя ищем!
– Зачем это я вам вдруг понадобился?! – так же весело спросил Маркел, продолжая подходить к избе. – Допить без меня не можете? Или закуска пропадает?!
– Э, куда сразу хватил! – сказал Яков. – Это еще надо заслужить! А службы полный воз! А сроку до утра! Давай, скорей! – и даже рукой загреб, так он тогда спешил.
Маркел поднялся на крыльцо и первым делом, мимо Якова, скорым глазом глянул в избу – и увидел Шуйского, стоявшего к нему спиной. Шуйский был в собольей шапке и собольей шубе и руки держал за спиной, что означало, что он сильно гневен. Маркел остановился и остолбенел и уже в таком виде увидел Овсея и Илью, они сидели за первым столом и писали. А дальше сидел Парамон, дальше Иван, Варлам, и они все тоже были с перьями и все писали. И перед каждым были свитки, и чистые листы бумаги, запас перьев, плошка с чернилами, плошка с песком. А дальше, в углу, стоял Вылузгин и смотрел прямо на Маркела. Маркел молча снял шапку. И тут Шуйский обернулся на Маркела и совсем не удивился и не обрадовался, а будто увидел в первый раз – и только поднял брови. Тогда Вылузгин сказал:
– А это Маркел Косой, князя Семена человек. – После со значением сказал: – Проверенный!
– А! – сказал Шуйский. – Тогда хорошо. – И уже у Маркела спросил: – Расспросы выправлять умеешь?
– Как велишь, – сказал Маркел.
– Садись! – велел Шуйский и указал на место рядом с Парамоном.
Маркел прошел туда и сел. Парамон отжалел ему одно перо, после подвинул чернильницу, а Вылузгин тем временем сперва дал Маркелу две полудести чистой бумаги, а после сунул сверху еще полудесть исписанной и про нее сказал:
– Это посошные. Перебелить. Понятно?
Маркел кивнул, что да.
– Тогда давай, не спи, – сказал Вылузгин. А после, уже обращаясь ко всем, строгим голосом прибавил: – Пока не кончим, отсюда не выйдем. Вот так!
Никто, конечно, ничего на это не ответил. Все были заняты делом. Маркел тоже взял перо, зачистил ему носик ногтем, после взял исписанную полудесть и начал ее читать. Там кривым скорым почерком запись начиналась так: «Посошный человек Гриша Толстой Максимов в расспросе сказал: деялось это в субботу мая в пятнадцатый день, были они за городом с телегами, собирались уже отъезжать, как почали в городе звонить у Спаса, и они побежали в город через Никольские ворота, а там дальше сказали им многие люди, что царевич ходил на дворе и тешился с жильцами в тычку ножом, как вдруг пришла на него немочь падучая и он накололся, но сам Гриша того не видел, потому что был за городом». Маркел перевернул лист и на той стороне напротив того места увидел маленькую косенькую запись: «Гриша Максимов руку приложил». Маркел перевернул лист обратно и начал читать дальше. Там было уже так: «Посошный человек Конон Черныш в расспросе сказал: были они тогда все за городом рядом со двором Васьки Васильева, где кузница, когда в городе стали звонить, они побежали в город, и им там сказали, что это государь царевич тешился с жильцами в ножик в тычку, а тут его вдруг скрутило немочью и он упал и на ноже зарезался, а где он зарезался и как, того Конон не видывал, потому что он там не был». На оборотной стороне была Кононова подпись, тоже наискось. Маркел нахмурил брови и подумал, что кому всё это надо, такие расспросы! Но не успел он такое додумать, как Вылузгин подбросил ему на его угол стола еще одну исписанную полудесть и при этом сердито сказал:
– Не читай! Не читай! И без тебя найдется, кому почитать! Ты знай пиши!
Маркел вздохнул и положил чистый лист поудобнее, сверху сбоку приладил исписанный, обмакнул перо в чернильницу и начал переписывать. И при этом думать, что какая это служба гадкая – чужую дурь перебеливать, да только никуда не денешься, покуда здесь боярин.
А боярин, сказанный Василий Шуйский, никуда пока что уходить не собирался, а сел сбоку на лавку, распахнул шубу и, глядя прямо перед собой, о чем-то своем задумался. А Вылузгин ходил между столами, заглядывая всем через плечо да и еще то и дело приговаривая примерно такие слова:
– Не спите, голуби, не спите! Сделаете дело – после выспитесь. И от меня еще будет ведро, чтобы вам крепче спалось. А нет, так будет вам Ефрем! Государь боярин не велит, а я велю!
А Шуйский на это молчал, даже как будто не слышал. А Вылузгин опять ходил туда-сюда и опять всех подгонял, а то еще и ругал, что, мол, написано где косо, а где густо, а где намарано, а как после царю читать, ну и так далее. Маркел тем временем перебелил расспрос Гриши Максимова, а за ним, и это уже быстрее, потому что приспособился, – Конона Черныша и начал Анкудина Рылова, который говорил почти что то же самое, что Гриша и Конон, и дело пошло еще быстрее. Да только, эх, думал Маркел, как ни спеши, а все равно будешь сидеть здесь до темного, потому что вон еще сколько письма, у Вылузгина стол просто завален весь, тут и до утра не справишься, так что если даже боярин Михаил Нагой и вызволит Авласку из губной избы, так боярин Василий Шуйский Маркела из дьячей не выпустит!
И только Маркел так подумал, как Вылузгин остановился посреди хоромины и сказал им всем сразу:
– Давайте, давайте! Скорее! Это только говорили, что гонец утром приедет, а он может и ночью нагрянуть! Ведь же может такое, боярин?
