В письме Воробьев оговаривает свои права: производить необходимые разрезы на теле, инъекции и те манипуляции, которые будут необходимы; право выбора сотрудников и просьбу об осмотре членами исполнительной тройки тела до начала работы.
Письмо Воробьева нарком здравоохранения Украины Гуревич передал Красину, присовокупив свое мнение на этот счет: «Я знаю профессора Воробьева как лучшего в составе техника и практика в деле консервации трупов. Он буквально художник в этой области. Если кто-нибудь еще может спасти положение, так это безусловно он, и только он».
21 марта 1924 года Дзержинский от имени комиссии ЦИК СССР по организации похорон В. И. Ленина направляет Воробьеву письмо: «Комиссия предлагает вам, Владимир Петрович, принять необходимые меры для возможно длительного сохранения тела в том виде, в каком оно находится ныне. Комиссия предоставляет вам право в выборе сотрудников и применения тех мер, какие вы найдете нужными».
* * *
25 марта 1924 года утром В. П. Воробьев приехал в Москву вместе с прозектором А. Л. Шабадашем и окулистом Я. Г. Замковским. Все они поселились в гостинице недалеко от Красной площади. В этот же день Воробьев навещает Збарского, которого он вновь упрекает за то, что он «втащил его в это дело», и просит помочь написать письмо в комиссию ЦИК СССР, в котором еще раз оговорить все условия предстоящей работы. Среди постоянных сотрудников Воробьев назвал профессора П. И. Карузина (анатом), профессора Б. И. Збарского (биохимик), доктора А. Л. Шабадаша (прозектор анатомического театра), доктора А. Н. Журавлева и доктора Я. Г. Замковского.
Воробьев просил также до начала работы составить детальное описание состояния тела с занесением в протокол расцветки кожных покровов. Максимальный срок полного окончания работы он определил в 4 месяца. Начало работ – предположительно в среду 26 марта 1924 года.
«В результате работ, – говорит в заключение, – рассчитываю на сохранение тела по меньшей мере в том виде, в каком оно находится ныне, и убежден, что процессы высыхания и изменения формы, наблюдаемые сейчас, прекратятся на длительное время. В. П. Воробьев».
Бальзамирование
Б. И. Збарский, приступая к бальзамированию, скорее всего рассуждал, как Наполеон: «On s’engage et puis… on voit» (Сначала надо ввязаться в бой… а там будет видно). Воробьев же, втянутый в это предприятие поневоле, хоть и не был вполне уверен в успехе, имел уже к этому времени собственный, хорошо обдуманный план, который достаточно четко прослеживался в его последних выступлениях на комиссиях Дзержинского и Красина.
Напомню, что план этот состоял из трех главных пунктов. Первый – прежде всего пропитать все тело формалином. Формальдегид в то время (да и сейчас) считался лучшим фиксатором, превращающим белки, в том числе ферменты, в прочные стабильные соединения (полимеры), предупреждающие аутолиз (распад); формальдегид же и сильное дезинфицирующее вещество, убивающее практически все микроорганизмы и большую часть грибков и плесеней.
Затем надо каким-то путем обесцветить бурые пятна, которые сильно портят внешний вид лица и кистей рук. Испытанным в музейном деле средством является перекись водорода, хорошо отбеливающая анатомические препараты.
Наконец, надо полностью пропитать все тело водными растворами глицерина и ацетата калия, так чтобы ткани не теряли влагу и находились в водном равновесии с окружающей средой, точно так же как его, Воробьева, непортящиеся анатомические препараты (конечности, части органов и т. п.), вот уже много лет хранящиеся на кафедре на открытом воздухе. Применение глицерина для бальзамирования было предложено в 1867 году швейцарским ученым Лясковским, а ацетат калия входит в рецептуру многих способов (Пика, Кайзерлинга, Граумитца, Томаса, Шора, Мельникова-Разведенкова). Правда, не совсем понятен был механизм действия уксуснокислого калия, хотя известно, что он, как и глицерин, весьма гигроскопичен, то есть способен удерживать влагу.
Впрочем, некоторые пункты плана оставались не вполне ясными. Каково должно быть оптимальное соотношение глицерина и ацетата калия? Каким образом можно полностью пропитать все ткани бальзамирующими растворами? Ведь наверняка можно полагать, что сосудистая система уже не годится для внутриартериальных инъекций. Остается, как полагал Воробьев, путь местных аппликаций, погружение всего тела в ванну с раствором и локальные введения в ткани растворов с помощью шприцев с иглами. Что касается уменьшившихся за время нахождения тела на воздухе объемов ушей, носа, губ, то пока об этом думать рано. Может быть, само насыщение тканей растворами исправит положение.
* * *
26 марта 1924 года в полдень комиссия экспертов, в соответствии с пожеланиями Воробьева, спустилась в траурный зал склепа и приступила к тщательному осмотру тела Ленина, снятого с постамента на стол, чтобы составить максимально полный и точный перечень и описание всех имевшихся особенностей и дефектов. Воробьев придавал этому акту огромное значение: ведь он обещал только задержать дальнейшее ухудшение состояния тела и уж никак не улучшение (что, впрочем, в душе и не исключал). Назначенные эксперты Вейсброд и Розанов, с одной стороны, и исполнители Воробьев и Збарский – с другой, естественно, искали точные формулировки, нередко вступая в нелицеприятные споры.
Для оценки и регистрации цвета кожи Збарский пригласил архитектора А. Л. Пастернака – сына известного художника и брата писателя – будущего нобелевского лауреата, с которым Збарский был давно знаком (еще в 1916 году Борис Пастернак гостил у Збарских на Каме). На кусках ватмана А. Пастернак тщательно выполнил акварелью 9 образцов цвета различных участков кожи тела Ленина.
Изменения, которые были отражены в акте, поистине удручающие. Особенно пострадали кисти рук. Словом, состояние тела было тяжелым, что в заключении определено как «посмертные изменения в виде усыхания и размягчения частей тела, резкие изменения окраски».
К вечеру Воробьев, Збарский и Шабадаш остались в холодном (около 0 °C) неуютном склепе одни. Надо было начинать работу. Прежде всего следовало расшить все наложенные ранее шпагатные швы на голове и по срединной линии тела, осмотреть полости, определить зоны и места размягчения и приступить к первым неотложным мерам – фиксации всех тканей формалином. Воробьев, сняв пиджак и надев халат, глядя на оробевшего Збарского, которому не приходилось еще соприкасаться с трупами, в сердцах заметил: «Вот, я так и знал! Вы были главным заводилой и втащили меня в это дело, а теперь ведете себя недотрогой. Извольте все с нами делать вместе».
В этот вечер решено было наложить на лицо, кисти рук и на переднюю поверхность тела вату, смоченную в 1 %-ном растворе формальдегида. Общий план дальнейших действий определялся анализом состояния тела. Было, по крайней мере, ясно, что надо начинать с фиксации тела формальдегидом. Пути его введения, как ранее и высказывался Воробьев, возможны через сохранившиеся артерии, инъекции иглами и, наконец, путем погружения тела в ванну, наполненную формалином, с предварительно сделанными надрезами кожи в слабофиксированных или труднодоступных зонах.
