Она рассказала о своих поисках и переживаниях. И заключила свою исповедь словами:
– Берг помог мне в трудный момент моей жизни. Он хороший друг, заботливый и ненадоедливый. И какое это удивительное событие, что мы с тобой встретились!
– Да, Людмила, земля круглая, – сказал я, выслушав её рассказ.
– Мне было страшно. Это здорово, что мы всё-таки встретились! Могли быть рядом и не знать этого. Всё-таки есть Бог на свете!
– Людмила, прошло достаточно времени. Ты его жена. И ваш брак не фиктивный, как я понимаю.
– А что ты хочешь? Ты понимаешь, в каком я была состоянии, когда узнала, что тебя, возможно, расстреляли! Но потом Мария сказала, что ты можешь быть на Колыме. Я не надеялась. Так, маленькая искорка надежды тлела в душе.
Её глаза наполнились слезами. Лицо побледнело.
Мне стало стыдно. Я сам готов был заплакать.
– Брось, не переживай. Главное, что мы живы и встретились. Остальное переживём.
– Да, наш брак не фиктивный. Но это не любовь. Это сожительство. А что ты хочешь услышать? Я ведь согласилась быть его женой. Он не навязывает мне постоянно своё присутствие. У каждого из нас своё жизненное пространство. Он – моя защита здесь. Отто порядочный человек. Но он пока закрыт для меня. Я не имею доступа к его мыслям, планам, мечтам. Даже о вас он не сказал мне. Я могу судить только по его поступкам.
– Но мне не нравится, что он имеет на тебя право.
– Однако ты женат, и твоя жена имеет на тебя право. А я, зная это, никогда не предъявляла тебе претензий. Нас связывает добровольный союз, он не исключает того, что мы живём в мире других людей и имеем с ними связи. Ты ведь не бросишь из-за меня свою жену и детей?
– Нет, не брошу.
– А я не только не поссорюсь с тобой из-за этого, но помогу тебе и ей найти друг друга. Ты ведь сам всегда говоришь: «Семья – это святое».
– Да, я очень тоскую по жене и детям.
– Вот видишь, наша связь не имеет будущего. Пойми, Михаил, я не могла завербоваться и искать тебя здесь. Я женщина, а женщина на Колыме должна иметь защиту. Нас здесь очень мало. И мы уязвимы. Надеюсь, ты это понимаешь. Берг – моя защита, моя стена. Я защищена только вблизи своего дома, пока считаюсь порядочной женщиной. Вот почему мы должны быть очень осторожны.
Она была права. Но ревность не отпускала. Я терзался, просыпался в холодном поту, представляя Людмилу в объятиях Берга. Если, живя в Москве, я мог дать ей какую-то радость, и вполне можно было мириться с тем, что я принадлежу ещё семье, работе, отдельной от неё жизни, то здесь я ничего не мог дать ей, кроме опасности и забот. Мы полностью зависели от Берга. Я очень тосковал по жене и детям. Если Людмила поможет связаться с семьёй, я должен ей в ножки поклониться. «Господи, помоги нам вырваться отсюда». Я молил Бога только об одном. Тоска по воле и по семье не оставляла. И Людмила это чувствовала.
Шли дни. Мы привыкли к Врангуле и его посещениям. С наступлением холодов свободного времени стало больше. Врангула не хотел коротать его в одиночестве. И то сказать, собеседников у него было маловато. В гости он никуда не ходил. Людмила и Берг с ним разговоры не вели. А вот с Лёвой порассуждать на житейские и философские темы ему было интересно. Я редко ввязывался в их разговор. Теперь уже втроём устраивали шахматные турниры. Оказалось, Врангула был до них большой охотник.
В этот раз Берг уехал по делам в Сусуман. Врангула пригласил нас к себе. Лев взял шахматы и отправился в гости, а я остался дома. Была надежда увидеться с Людмилой.
Она пришла, слегка запыхавшаяся, румяная с мороза, пахнущая снегом и морозным воздухом. Мгновенно ушли все тревоги. Я схватил её в охапку, закружил по комнате.
– До чего же хорошо, что ты пришла! Если бы ты только знала, как я был разочарован, когда увидел тебя в первый раз при дневном свете. Я надеялся увидеть твоё лицо. Ты его закрыла сеткой. А я так натосковался, так хотел утонуть в твоих глазах!
– В нашем распоряжении есть часа два. Давай их потратим с толком. Мы так давно не говорили с тобой ни о чём. Всё как-то наспех, скомкано. Я не знаю, чем и как ты живёшь.
– Брось, Людмила. Какая разница, чем и как я живу. Мне порой кажется, что я вообще никак не живу. Всё пустое. Только когда ты придёшь, оживаю.
Мы сели рядом на узкую железную кровать. Я потянулся к ней, обнял за плечи, губами захватил её ухо.
– Ну вот, опять тебе нужно от меня только одно.
– Нет, милая. Не только одно. Ты это на что намекаешь? Мне ты вся нужна. Но мы же не в Москве. Ни в театр, ни в ресторан, ни в весёлое общество я тебя не могу пригласить. Остаётся только самое сильное и радостное – желание. И так редко это бывает.
Я стал её целовать, тискать руками, раздевать и узнавать знакомые места. Так что Людмиле пришлось подчиниться.
Когда я, разнежившийся, успокоенный, томный, молча лежал, прижимая её к своему боку, она спросила:
– Тебе никогда не бывает страшно?
– Страшно отчего?
– Ну, скажем, оттого, что нас могут увидеть ненароком люди в пиковой ситуации.
– Господи, Люська, я уже все страхи прошёл.
– А когда было страшнее всего? Когда только арестовали или позднее?
На мгновение я ощутил себя в комнате следователя. Я лежал на полу, меня окатили водой, чтобы привести в сознание. Тело одеревенело, и я ощутил боль в голове. Потом медленно появился потолок. Она поняла.
– Нет, Михаил, молчи! Не говори ничего. Не вспоминай, не рассказывай, не надо! Прости меня!
Я молчал. Не произнеся ни слова, встал, оделся, закурил и вышел в соседнюю комнату.
Людмиле было невыносимо стыдно за свой нечаянный вопрос. Она оделась и подошла, подняла руки, чтобы обнять, утешить. И вдруг мы услышали за той уличной стенкой, где была потайная дверца, шорох, шевеление.
– Там кто-то есть, – прошептала она и указала большим пальцем на стену.
Её глаза округлились и руки задрожали.
– Иди! Иди скорее домой. Я выйду с тобой и посмотрю, чтоб тебя не обидели.
– Нет, я сама.
Людмила вышла и бегом побежала домой. Я быстро накинул телогрейку и выскочил на улицу. Около потайной двери было натоптано. Если кто-то был, он уже ушёл. А следы можно поглядеть завтра утром. Это уже ничего не изменит. Теперь ясно, что это не Берг и не Врангула.
Но тогда кто? Кому нужно знать, как они здесь живут? Радость от встречи стёрлась. В душе появилась тревога. Есть кто-то, владеющий их тайной. Этот человек может воспользоваться ей в любое время. «Придушить, придавить бы этого стервеца. Бергу теперь об этом не скажешь». Да и где гарантия, что за ними следят не по поручению Берга? «Если Берг будет спокоен, значит, это не его поручение. Кто за нами следит? Кому стало известно о нашей связи с Людмилой? Как он воспользуется этим? Это очень тревожно и неприятно. Последствия могут быть очень серьёзны».
