Степан Ивашов, примериваясь срубить очередное деревце, обернулся к Николаю:
– У тебя, паря, губа не дура; лучше топором сыграй!
– Придется!.. – дурашливо вздохнул Николай.
Еще засветло на расчищенной полянке стояло два вместительных балагана и один небольшой – под продукты и место для ночлега поварихи. Рядом с балаганами горел костер, возле которого трудилась Мария, натирая затируху для похлебки. Около костра, на свежесорванной траве, лежал разделанный глухарь.
– Однако, пойду! – проговорила Агафья, поднимаясь с валежины.
К ней подошел Талинин:
– Как договорились, Агафья, завтра приведем бригаду из седьмого поселка!
– Ладно! – ответила тунгуска. – Я утром приду сюда!
– Осталась бы ночевать. Поздно уже… – Талинин показал на закатное солнце.
– Нет, паря, пойду проверю карамушку! Давно не была! – Агафья поправила ружье, висевшее не плече, мельком переглянулась с Иваном и скрылась в таежных зарослях. Через некоторое время в отдалении послышался выстрел, потом еще один. Иван поднял голову:
– Однако, рябков гоняет деваха!
– Да-а, с ружьем тут не пропадешь, всегда приварок будет! – с завистью проговорил Николай.
Иван проснулся ночью, словно кто-то толкнул его в бок. Он выглянул в открытый проем балагана. Залитая мертвенно-голубоватым светом луны, спала тайга. Рядом, в балагане, непробудным сном спали усталые бригадники. Иван осторожно, стараясь не потревожить сон товарищей, выполз из балагана и подошел к затухающему костру. На кострище, прикрытом пуховым одеялом из пепла, кое-где пробивались вишнево-красные угли. Иван постоял около потухшего костра и, повинуясь неведомой силе, шагнул в лесные заросли. Словно невидимая рука уверенно вела его по тайге, освещенной неровным мерцающим светом луны.
Наконец – и полноводная Нюролька. Ведомый все той же рукой, Иван прошел берегом крутого яра и увидел красноватый огонек керосиновой лампы, призывно мерцающий сквозь маленькое оконце. Он постоял немного около входной двери и, набрав полную грудь воздуха, тихо вошел в карамушку.
Ничего здесь не изменилось, все было как зимой. Так же шло приятное тепло от недавно протопленной железной печки. Так же горела в углу на столе керосиновая лампа с прикрученным фитилем, и на топчане лежала нагая Агафья.
– Я знала, ты придешь! – хрипловатым голосом проговорила тунгуска и вся потянулась навстречу, к шагнувшему вперед Ивану…
Ранним утром, когда на востоке еще только набирала силу заря, Иван уже шел к стану.
– Черт таскал! – нещадно ругал себя мужик, чувствуя свою вину и перед Настей, и перед Агафьей.
Еще солнце не показалось над лесом, Иван пришел на стан. Крадучись, словно вор, он осторожно заполз в балаган и улегся на свое место.
Глава 33
Раскорчевка, раскорчевка, сколько ты покалечила спецпереселенцев, сколько укоротила жизней… знает один Бог да глухая Нарымская тайга, с ее бескрайними васюганскими болотами. И все-таки подневольный труд людей приносил ощутимые результаты. Тайга нехотя отступала, оставляя после себя открытые пространства с дымящимися кострами. Дым низко стелился над землей; бригадники кашляли, отхаркивая черную мокроту.
Шла к концу вторая неделя, как жители шестого поселка начали корчевать гарь на Нюрольке. Лаврентий Жамов разбил свою немногочисленную бригаду на звенья по четыре человека. Одним звеном руководил сам; другими – Иван, Николай Зеверов и Степан Ивашов. По соседству, на другой стороне горельника, работали жители седьмого поселка.
Бригадники, захваченные неистовой работой звена бригадира, невольно поддавались тому ритму, который задавал Жамов.
Он остервенело набрасывался на подрост, заполонивший все пространство между серыми стволами-сухостоями, свечками поднимавшимися над мелколесьем. Вырубленный молодняк оголял землю, на которой в беспорядке лежал валежник. Топоры то сочно вязли в живой древесине подроста, то звонко гремели, отскакивая от закостеневшей плоти валявшегося на земле колодника.
Лаврентий подошел к высокой сухостоине, которая была когда-то огромной елью. Она и сейчас стояла, крепко держась подгнившими корнями за дерновину. Он постучал обухом топора по высохшему стволу дерева. Звонкий стук покатился вокруг, запинаясь о колодник. Лаврентий задрал голову, разглядывая засохшего на корню гиганта.
– Да-а! – только и смог сказать мужик. – Откуда ты взялась такая; вымахала, словно на опаре! – Он окликнул молодого парня, Мишку Христораднова, волочившего к костру охапку сучьев: – Мишка, принеси веревку!
Парень забросил сучья в костер. Зеленые листья, мгновенно свернувшиеся от нестерпимого жара, затрещали и, подхваченные раскаленным воздухом, закружились черными снежинками над бесцветным пламенем.
– Ну и жара! – проговорил Мишка, вытирая пот рукавом рубахи. Он оглянулся на оклик бригадира: – Щас принесу, дядя Лаврентий!
Набрав веревку кольцами на руку, Лаврентий метнул ее вверх по стволу. Импровизированный аркан, раскручиваясь, взлетел вверх, и, перекинувшись где-то на середине ствола через сухой сучок, конец его упал на землю.
– Ну чо, попробуем?! – Бригадир взялся за веревку. Разобравшись по два человека на каждом конце веревки, разом потянули. Дерево стояло не шелохнувшись.
– Такую дуру вчетвером не свалить! – пропыхтел Мишка.
– Твоя правда, – согласился Лаврентий и окликнул бригадников, зовя их на помощь.
У дерева собралась вся бригада. Николай Зеверов похлопал ладонью по корявому стволу:
– Где ты ее откопал, такую красавицу, бригадир?
– Че ты ее гладишь, ровно бабу, за веревку берись! – ухмыльнулся Степан.
Толкаясь между собой и галдя, бригадники ухватились за оба конца веревки.
– Погоди, погоди! – осадил помощников Лаврентий. – Вразнобой не возьмем. Тут разом надо по команде! – И протяжно нараспев скомандовал: – Ра-аз, два – взяли!.. – Люди натянули веревку, чувствуя жесткое сопротивление дерева. – Еще взяли-и! – продолжал командовать Лаврентий.
Макушка дерева слегка качнулась. Глядя на вершину дерева, в такт покачиванию бригадир командовал:
– Еще взяли, еще ра-аз.
Сухостоина, раскачиваясь, все сильнее клонилась к земле. Наконец, не выдержав человеческого напора, она стала медленно падать; затрещали корни, вздымая пласты земли.
Люди разбежались в стороны. Сухостоина, набирая скорость, клонилась все сильнее и сильнее; наконец тяжело ударилась о землю, оголяя корявое хитросплетение корней. Усталые бригадники расселись вдоль ствола. Иван Кужелев с улыбкой проговорил:
– Как воробьи на жердочке!
– Хорошая жердочка! – Степан похлопал ладонью по стволу сухостоины.
– Сожжем, – заверил Степан. – Чего-чего, а на это у нас ума хватит. Сколько мы их пожгли!..
