– Щас! – услужливо ответил Сухов. Он схватил грязное полотенце, быстро вытер столешницу, тем же полотенцем вытер лицо; широко распахнув полы палатки, выскочил наружу.
– Где же Поливанов?! – лихорадочно соображал Сухов. Растерянно оглядываясь по сторонам, он медленно пошел вокруг палатки и чуть не наступил на своего помощника. Тот спал в тени, прикрытый густой травой. Сладкое посапывание было почти неслышным. Хмельной сон был так крепок, что Поливанова не мог разбудить рой мух на лице, облепивших слюнявые потоки на губах и по щекам.
– Вот бл… устроился где! – рассвирепел Сухов. Нагнувшись, он взял напарника за шиворот гимнастерки и резко встряхнул. Поливанов замычал, спросонья хлопая непонимающими глазами.
– Тс-с, сука! – зашипел Сухов. – Бегом на речку, харю ополосни и живо сюда, Талинин приехал! – И, не сдержавшись, он коротким ударом кулака ткнул в лицо своего помощника. У того от удара безвольно мотнулась голова. Сухов отпустил ворот гимнастерки своего помощника и прошипел ему в лицо: – Через две минуты чтоб, сука, здесь был! – и снова замахнулся кулаком. Поливанов быстро пригнулся и, развернувшись, бегом кинулся к реке.
Сухов облегченно перевел дыхание, обтер кулак о полу гимнастерки и с облегчением подумал: «Пронесло, кажись, не заметил!»
Полуденный жар схлынул. С реки потянуло свежестью. «Кули-ри-и, кули-ри-и», – надрывался на берегу реки кулик, спугнутый с насиженного места. Заполошно цвиликали стрижи, чертя голубое небо высоко над головой. Сухов, задрав голову, следил за полетом стрижей.
– Жара еще долго стоять будет! – он обреченно вздохнул и вошел в палатку. – Щас Поливанов придет, товарищ комендант!
Сухов сел на топчан против начальства и опустил голову, чтобы избежать пристального взгляда начальства.
– Сколь в поселке лошадей? – неожиданно проговорил Талинин.
– Чего? – переспросил Сухов и тут же ответил: – У меня их в шестом и седьмом поселке два десятка. Сейчас они в одном табуне за рекой пасутся.
– Косить надо, а то время упустим! – задумчиво проговорил Талинин и посмотрел на поселкового коменданта. – Понял, Сухов?
В палатку вошел Поливанов:
– Здравия желаю, Михаил Игнатьевич! – Поливанов стоял, вытянувшись, по стойке смирно.
Талинин тяжелым взглядом обвел своих подчиненных. Помятое обмундирование, опухшие лица вызывали у него раздражение.
– Вы хоть за собой следите, отцы-командиры, – не удержался от язвительной реплики. – Посмотрите на себя, на кого похожи! – И с угрозой: – Еще раз увижу кухарок – пеняй на себя! Понял, Сухов?
Сухов и Поливанов молчали, опустив головы.
– Завтра же организуй бригаду на покос. На той стороне реки, около коровьего чвора, все гривы и все болотины с осокой выкоси. Смотри, Сухов, не тяни, а то местные из Белой церкви захватят – греха потом не оберемся.
– Не захватят! – самоуверенно проговорил поселковый комендант, наконец опомнившийся от внезапного приезда начальства. Сухов многозначительно похлопал себя по кобуре, из которой торчала ручка револьвера.
Талинин, прищурившись, смотрел на своего подчиненного и бесцеремонно со злом сказал:
– Как был ты, Сухов, дурак, таким и остался! Не вздумай револьвером баловать! Не забывай, они – вольные! Тут уж я тебе не помощник! – предупредил Талинин и наконец снизошел до Поливанова: – Чего стоишь, точно лом проглотил, садись!
Поливанов осторожно присел на край топчана.
Глава 17
Стан покосники разбили на пригорке в реденьком осиннике. Вокруг кострища, припорошенного за ночь седым пеплом, полукругом приткнулись приземистые балаганы, крытые скошенной травой, уже подсохшей на жарком июльском солнце. В стороне от стана, под старой осиной со сломанной вершиной, аккуратно в один ряд воткнуты в землю косы. Тут же стояла толстая березовая чурка с вбитой в нее стальной бабкой для отбивки кос.
От кострища до берега чвора протоптана в густой траве узкая тропинка. На топком илистом берегу чвора сделаны небольшие мостки. Из балагана выползла на четвереньках женщина. Она медленно выпрямилась и, широко зевнув, мелко закрестила рот. Из-за озера только-только поднималось солнце. От обильной росы, вспыхнувшей вдруг под утренним солнцем крупными алмазами, никла к земле созревшая трава. По низинкам на гриве клубился реденький туман, скатываясь к озеру, он густел, уплотнялся и глушил все звуки.
Акулина взяла ведра и направилась по тропе к озеру. Она шла осторожно, поднимая высоко ведра. Там, где тропа огибала густой куст крушины, женщина особенно береглась и каждый раз цепляла его плечом. Крупные капли росы, скользнув по темно-зеленым листьям, градом катились вниз. Вот и сейчас Акулина невольно вскрикнула и, проскочив опасное место, тихонько рассмеялась и уже не остерегаясь шла дальше к озеру, мочила босые ноги и подол юбки холодной росой. Перед тем как ступить на мокрые подмостки, она каждый раз, пересиливая собственную внутреннюю дрожь, мгновенно охватывающую все тело, медленно входила в озерную воду, слабо парившую на солнце, точно ледяная прорубь в декабрьский трескучий мороз. И каждый раз ее поражала неожиданная теплота озерной воды; изморозь, внезапно покрывшая все тело поварихи, исчезла, Акулина наслаждалась теплой водой и ранней свежестью летнего утра. Многочисленная рыбья молодь будто ждала ее всю ночь; начинала щекотать женские ноги, тыкалась в пальцы и легонько пощипывала за икры. Акулина тихо смеялась. Точно приклеенные к озерной глади, смутно чернели сквозь струи тумана многочисленные утиные выводки. Наконец Акулина вышла на берег и поднялась на подмостки, чтобы зачерпнуть чистой незамутненной воды. Набрав ее, она разогнулась. Внимание привлек треск сучьев и всхрапывание. На другой стороне озера показался табун лошадей. Растянувшись в цепочку, кони шли на водопой. Вела косяк Воронуха. За месяц вольной жизни на лугах лошади выгулялись, шерсть на них лоснилась. Акулина залюбовалась сытыми лошадьми:
– Ишь ты, начальница! – пробормотала она. – Все как у людей! – Акулина тяжело вздохнула. – Идти надо – болтушку заваривать, да и Афанасий, поди, встал уже, он готов круглые сутки работать!
Когда Акулина пришла на стан, Жучков уже правил косы. Его молоток звонко выбивал дробь на стальной бабке, оттягивая жало очередной литовки.
Покос – это не опостылевшая раскорчевка. Привычный крестьянский труд успокаивал людей, умиротворял, давал видимость полезного и свободного труда. Здесь спецпереселенцы отдыхали душой. Даже помощник поселкового коменданта, Поливанов, и тот приезжал раз в три-четыре дня, привозил очередной мучной паек. И снова бригада оставалась одна на лугах…
Кончив стучать молотком, Афанасий поднял голову и, повернувшись к поварихе, спросил:
– У тебя, Акулина, скоро будет готово?
– Я вас с разносолами не задержу! – она горько улыбнулась. – Утром болтушка, в обед затирушка…
Жучков поднялся с земли.
– Ну и спать, мать их за ногу! – ругнулся мужик. Взяв в руки грабли, он черенком ударил по крыше ближнего балагана. – Вставай, работнички, росу проспите!
