Для создания пристойного фасада русской монархии и для быстрого образования дворянства нужен был не царь-мастеровой, а женщина с врожденным чувством такта и изящества. Уже царствование Анны в этом отношении было очень благотворным. Она заложила основы придворной жизни: учредила придворные должности, установила дни приемов, давала балы и устроила театр. При ней в Петербурге явилась мода, а вместе с нею роскошь. Пьянство и грубый разгул, царившие при Петре, были совершенно удалены из дворца. Но все же, несмотря на явные положительные сдвиги, Анна в силу своего невежества не могла привить русскому обществу европейского лоска. Достаточно было оказаться в ее дворце, полном шутов, дураков, карликов, всякого рода ручных птиц и зверей, посмотреть на грубые фарсы, разыгрываемые на сцене, а также послушать разговоры самой государыни и ее первых дам, напоминающие болтовню посудомоек, чтобы понять – развитие русского светского общества находилось пока в младенческом состоянии.
Однако дальше дело пошло успешней, и уже во второй половине столетия русское дворянство в смысле просвещения, утонченности вкусов, изящных манер и привычек смогло сравняться с западным. Это чудо совершили две императрицы – Елизавета I и Екатерина II. По масштабам сделанное ими вполне сопоставимо с деяниями Петра. Но только тот проводил свои реформы в сфере учреждений и государственных институтов, а они – в умах и сердцах своих подданных. Петр рубил с плеча и пугал своими жестокими приказами, его преемницы прибегали к средствам более деликатным, но не менее действенным. Можно сказать, что при двух этих государынях свершилась настоящая «галантная революция»: зазвучала французская речь, появились любовные романы и амурные песенки, утвердилась деспотическая мода, вошло в употребление бесчисленное множество дорогих и красивых безделушек, появились дворцы и роскошные усадьбы, парки, домашние театры и капеллы, утонченные разговоры и светские условности.
И не надо смущаться тем, что при Елизавете все это было еще как бы не очень серьезно и даже, до некоторой степени, карикатурно. За неумеренным преклонением перед всем иностранным и за легкомысленным увлечением любовными романами вскоре стали проступать вещи более серьезные: был основан Московский университет и Российская Академия художеств, появилась русская литература, русская музыка и русский национальный театр. В особенности сильно продвинулось русское общество по пути просвещения в блистательное царствование Екатерины II. Эта немного восторженная, но в общем очень деятельная, умная и методичная немка была для России хорошей хозяйкой и хорошей государыней. Дело преобразования русского общества, начатое Петром Великим, получило при ней достойное завершение – русские дворяне, на которых в начале века просвещенные соседи смотрели как на невежественных дикарей, усвоив европейскую культуру и европейский лоск, ничем более в конце столетия не отличались от них. Яркий и самобытный расцвет в следующем веке русской дворянской культуры показал, что семена упали на благодатную почву.
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА
Елизавета, дочь царя-реформатора Петра I, родилась 18 декабря 1709 г. в старинном подмосковном селе Коломенском. Матерью ее была невенчанная жена Петра Екатерина Скавронская. Современники пишут, что уже в детстве Елизавета была очень мила. Будучи только восьми лет от роду, она обращала на себя внимание своею красотой. Когда в 1718 г. в Петербурге были введены ассамблеи, Елизавета вызвала всеобщее восхищение своим искусством в танцах. Кроме легкости в движениях, она отличалась находчивостью и изобретательностью, беспрестанно выдумывая новые фигуры.
Воспитание царевны не могло быть особенно удачным, тем более что мать ее всю жизнь оставалась совершенно безграмотной. Приличного систематического образования она также не получила. Но сказать, что ее образованием не занимались вовсе, также нельзя – Елизавета превосходно говорила по-французски, знала по-итальянски и немного по-немецки, всегда была весела, жива и занимательна в разговорах. Вместе с тем, по сравнению с родителями, она имела гораздо более утонченную и возвышенную душу.
В результате к ней совершенно не привились грубые нравы, царившие в то время при петербургском дворе, а ее собственное царствование имело в себе гораздо больше европейской галантности и утонченности, чем все предыдущие.
Жажда власти была совершенно не в характере Елизаветы. Свидетельством тому может служить хотя бы то, что она не принимала участия ни в одном из многочисленных государственных переворотов, то и дело происходивших тогда при русском дворе, и даже не старалась заявить о своих правах на престол. Если она и оказалась вовлеченной в 1741 г. в вихрь политических событий, то обязана была этим скорее внешним обстоятельствам, чем склонностям своей натуры. После смерти в 1740 г. Анны в Петербурге началось сильнейшее брожение умов. Заявила о своем существовании так называемая национальная партия; засилье немцев, которое покорно сносили в течении десяти лет, сделалось вдруг невыносимым. Всесильного фаворита прежней императрицы, герцога Бирона, которого Анна, умирая, назначила регентом при своем недавно родившемся внучатом племяннике Иване Антоновиче, ненавидели все поголовно. Фельдмаршал Миних с помощью караула Преображенского полка легко лишил Бирона власти и передал регентство матери императора, Анне Леопольдовне. Когда же стало ясно, что эта правительница не способна вести управление и что при ней немцы остались в прежней силе, то движение в гвардии началось против самой Анны Леопольдовны. В этих обстоятельствах как-то само собой приходило на ум имя Елизаветы, тем более что в гвардии ее знали очень хорошо. Спрашивали – с какой стати русские должны принимать немецкого императора и его родню, когда жива и здравствует родная дочь Петра Великого. Солдаты и офицеры прямо обратились к Елизавете с просьбой взять престол от немцев. «Матушка! Мы все готовы, – говорили они, – только ждем твоих приказаний, что, наконец, велишь нам». Под влиянием этих речей, а также послушавшись уговоров своего доктора Лестока (через которого действовал французский посланник Шетарди), Елизавета наконец решилась на переворот. Ночью 25 ноября 1741 г. она отправилась в казармы Преображенского полка и оттуда с одной ротой солдат захватила дворец, арестовала Анну Леопольдовну, ее мужа, герцога Брауншвейгского, малютку Ивана Антоновича и объявила себя императрицей.
Новая государыня была очень приятна в общении, остроумна, весела, изящна, и приближенным невольно приходилось следовать ее примеру, чтобы оставаться в фаворе. Это способствовало развитию высшего русского общества на пути европейской утонченности. «Ассамблеи», введенные Петром I, были оставлены ближайшими его преемниками. Елизавета возродила этот обычай наряду с другими, но от прежних собраний, где царила скучная атмосфера казенного праздника, осталось одно название. Теперь законом стали французские образцы и французская грация. Разумеется, русскому двору и тогда было далеко до парижского эталона. Иноземные наблюдатели, а в особенности французы, жаловались на то, что изобилие роскоши не покрывает недостаток вкуса и изящества. Собственно, и роскошь по европейским меркам во многом оставалась мишурной. Настоящих дворцов, удобных для проживания, еще не было. Несмотря на свою позолоту, они скорее напоминали палатки Золотой Орды. В них не жили, а, по выражению Дугласа, скорее стояли на биваках. Строили их с изумительной быстротой, буквально за считанные недели, но при этом забывали о комфорте. Лестницы были темными и узкими, комнаты – маленькими и сырыми. Залы не отапливались. Угнетали шум, грязь и теснота. В будничном обиходе царили неряшество и каприз; ни порядок придворной жизни, ни комнаты, ни выходы дворца не были устроены толково и уютно; случалось навстречу иноземному послу, являвшемуся во дворец на аудиенцию, выносили всякий сор из внутренних покоев. Да и нравы старого московского двора не совсем еще отошли в прошлое – государыня любила посиделки, наблюдные песни, святочные игры.
