Винтовой фрегат «Аскольд» заложили перед самой войной. Машину для него собирались заказать англичанам, но война спутала карты, и механизмы пришлось изготавливать в Петербурге. Командира фрегата, капитана 1‑го ранга Унковского заверили, что он поведет на Дальний Восток новейшее российское судно, построенное по последнему слову тогдашней техники.
Командир строящегося фрегата входил в комиссию по приемке судна. Своим помощником в комиссии он назначил лейтенанта Збышевского, как хорошо разбирающегося в судовых механизмах. Лейтенант проверил машину и доложил о результатах командиру. Доклад подчиненного привел Унковского в ужас. Убедившись, что в нём нет преувеличений, он немедленно написал рапорт морскому министру, сообщая о выявленных безобразиях. Корпус фрегата построили из сырой древесины (позже выяснилось, что просто из гнилья), «котлы… годны только для пробы машины, а для дальнейшего назначения оной, вещи сии едва ли могут отвечать цели. Коленчатый вал имеет трещину глубиной 2 дюйма и длиною 7 дюймов, один из цилиндров имеет весьма сомнительную заплату и много мелочных вещей по неблагонадежности должны быть заменены на новые».
Командир фрегата и его помощник увидели пока лишь то, что, как говорится, лежало на поверхности. Но и этого было достаточно, чтобы привлечь к ответственности руководство завода и военных, контролировавших строительство фрегата. Именно такой реакции и ожидал Унковский, посылая рапорт министру.
Однако случилось иначе. Кроме офицеров «Аскольда», никто не был заинтересован в разбирательстве. Одни боялись, что вскроются факты наглого воровства, в котором были замешаны люди, причастные к постройке фрегата. Воровали все и всё. Заводское начальство и поставщики наживались на счетах за фиктивные работы, поставляли брак, завышали стоимость материалов и работ. Мастеровые действовали проще, но не менее бесстыже: крали медь. Вместо медных гвоздей в обшивку забивали ржавые железные, медные болты заменяли муляжами из медной головки и деревяшки.
Те же, кто обязан был по долгу службы следить за строительством судна, закрывали на все глаза, причем делали это небескорыстно. Всему этому ворью, наживавшемуся на постройке судна, на руку было то обстоятельство, что строительство шло в невероятной спешке. Международная обстановка требовала немедленной отправки фрегата на Дальний Восток.
Царю уже доложили, что подготовка к плаванию завершается и скоро самое современное боевое судно российского флота, его краса и гордость, причём построенное без помощи иностранцев, отправится по назначению. Рапорт Унковского поверг флотское начальство в шоковое состояние.
Идти с новым докладом к царю – значит обеспечить головомойку не только министру. Своих постов лишились бы многие. Поэтому в министерстве началась бурная деятельность. Из Англии срочно доставили новый коленчатый вал. Гребной винт, погнувшийся на испытаниях, заменили снятым с фрегата «Громобой». Заменили ещё несколько узлов на машине, сняв их с судов, стоявших в Кронштадте. Унковского заверили, что все приведено в порядок, а начальство порекомендовало ему сосредоточить своё внимание на непосредственных обязанностях, подготовке личного состава, и вообще не стараться быть святее папы римского.
Вскоре на фрегат прибыл великий князь Константин, брат Александра II, который тоже успел, со слов подчинённых, доложить царю, что фрегат готов к плаванию. После его визита на судно комиссия кораблестроительного технического комитета дружно подписала акт приемки «Аскольда», и причём без всяких замечаний.
Фрегату устроили торжественные проводы. 27 сентября 1857 года, попыхивая трубой, он отправился из Купеческой гавани по назначению.
Едва отошли от Кронштадта, как труба пыхтеть перестала – вышла из строя машина. До Киля шли под парусами. Там был первый ремонт. Потом ремонтам потеряли счет, останавливаясь в каждом крупном порту. При каждом крепком ветре офицерские каюты, жилую палубу, лазарет заливала вода, сочившаяся из многочисленных щелей.
И что только не ломалось на фрегате! На экваторе открылась такая течь, что помпы, которыми и раньше постоянно откачивали воду, уже не справлялись с прибывающим потоком. Фрегат мог затонуть. Было уже не до учений и работ. Командир фрегата, несмотря на церковный праздник, отменил богослужение. «Нам, батюшка, не молиться надо, а фрегат спасать, а то и молиться будет некому», – отпарировал он попу, который, возмущённый, пришёл выяснять, в чём дело.
Орудия и все тяжести перетащили на нос, туда же перешла команда, люди повисли даже на бушприте (бушприт – дерево, выдающееся с носа судна). Корма поднялась, и показалось место течи. Унковский только зубами заскрипел, когда увидел дыры в гнилых досках. Помпы, откачивавшие воду из трюма, с таким же успехом могли перекачивать весь Атлантический океан.
Четырнадцать часов, стоя по пояс в воде на подвешенных крышках люков, плотники заделывали отверстия. К счастью, был штиль. Течь устранили настолько эффективно, что дошли до мыса Доброй Надежды. Там сделали ремонт в доке, а заодно частично очистили пространство между палубой трюма и обшивкой, забитое на заводе всяким мусором и дрянью – все это плескалось в воде, гнило и служило источником нестерпимого зловония, заполнявшего все жилые помещения фрегата. Окончательно удалось освободиться от этой зловонной грязи только в Нагасаки.
Первый же шторм в Индийском океане показал, что гнилым был не только корпус, но и мачты. Они сломались при первых же сильных порывах ветра. В одну из них свободно входил кулак, внутри она была совершенно трухлявая. С трудом дошли до ближайшего тропического острова, чтобы взять деревья для рангоута. Благо, спрашивать разрешения было не у кого. На беду, подходящие деревья росли далеко от берега. Пришлось прорубать просеку в лесу, кишевшем ядовитыми гадами и насекомыми. Люди и до этого болели от вечной сырости и скверного воздуха, а здесь еще от укусов насекомых подцепили тропическую лихорадку.
Один матрос скончался от укуса змеи. Потом почти каждый день хоронили в море моряков, умерших от тропических болезней. В таком состоянии фрегат прибыл в Шанхай. Там к лихорадке добавилась дизентерия. Смертность началась ужасающая.
Болезни не брали почему-то лишь Унковского и Збышевского.
17 июня фрегат прибыл в Печелийский залив. «Аскольд» должен был пополнить эскадру капитана 1‑го ранга Дмитрия Ивановича Кузнецова из трёх корветов и трёх клиперов, направленных в помощь адмиралу Путятину для заключения договора с Китаем. Помощь эта потом в истории называлась «политикой канонерок». Но и «Аскольд», и эскадра Кузнецова пришли к шапочному разбору. Ефим Васильевич заключил договор без угрозы русских пушек. Увидев, в каком состоянии экипаж, он приказал командиру перейти в японский порт. Это спасло экипаж от гибели. Аскольдовцам очень помогли голландский врач и японские врачи, хорошо знакомые с тропическими болезнями. Тем не менее на берегу похоронили 26 моряков. С мрачным юмором офицеры с других русских судов окрестили это кладбище, по названию оперы Алексея Николаевича Верстовского, «Аскольдова могила». Когда экипаж фрегата оказался способен к продолжению плавания, под адмиральским флагом «Аскольд» посетил Нагасаки, Симоду, Канагаву и Шанхай. Там Путятин расстался с экипажем и спустил свой флаг.
