Собственно, на этом поэзия, в подражание гоголевской «птице-тройке», и заканчивается, дальше он рисует иную картину: «Или в холодную, бурную, полярную ночь, когда кругом завывает метель, когда не видно ни луны, ни звезд, ни северного сияния, ты внезапно будешь грубо пробуждена от своего сна ужасным треском, злобным визгом, шипением и содроганием твоего спокойного до сего времени ложа; с грохотом полетят вниз твои мачты, стеньги и реи, ломаясь сами и ломая всё на палубе? В предсмертных конвульсиях затрещат, ломаясь, все суставы твои и через некоторое время лишь кучи бесформенных обломков да лишний свежий ледяной холм укажут твою могилу. Вьюга будет петь над тобой погребальную песню и скоро запорошит свежим снегом место катастрофы. А у ближайших ропаков (так Альбанов называл высокие торосы) кучка людей в темноте будет в отчаянии спасать, что можно из своего имущества, все еще хватаясь за жизнь, все еще не теряя надежды…. Да, любопытно, что-то ждет тебя, “Святая Анна”? А пока ты хороша! Пусть там, внутри тебя уже началось разрушение, но оно незначительно пока. Это даже нельзя назвать разрушением. С болью в сердце отрывается каждая доска от бесчисленных переборок твоих. Кучка людей все теснее и теснее сбивается в глубине твоего трюма, отчаянно отбиваясь от беспощадной суровой стихии. Одна забота у них: как можно дольше растянуть провизию…»
Не сочувствие в этих строках, а злорадство по отношению к 22‑летней Ерминии Жданко и к тем, с кем он полтора года делил хлеб за одним столом и кого предал в самую трудную минуту.
10 апреля 1914 года настал день расставания. Забыв горечь обид, простив предательство, оставшиеся вышли проводить бросавшую их часть экипажа. До этого устроен им был прощальный обед, распили за их удачу заветную бутылку шампанского, припрятанную для торжественного случая командиром, а шатающийся от слабости Брусилов помог Альбанову тронуть нарты с места.
Единственная просьба была у Брусилова, Ерминии Жданко и их товарищей – передать письма родным и близким. Георгий Львович проявил вообще исключительное благородство: он вместе с письмами дал Альбанову выписку из судового журнала и предписание. Эти документы если морально и не оправдывали бегство штурмана и части экипажа с судна, то по крайней мере уводили их от юридической ответственности.
Благородство проявили и остальные члены экипажа. По словам самого Альбанова, вся команда помогала в сборах: «… кто портняжничает, кто сапожничает, а кто готовит и упаковывает провизию. Денисов, наш милейший гарпунер-китобой, волнуется больше всех, хотя он остается на судне».
А вот кто вызывал у него раздражение, так это Брусилов, Жданко и Шленский: «…они пишут. Боже мой! Что они пишут с утра до вечера вот уже целую неделю? Мне иногда становится страшно, каких размеров, какого веса дадут они нам почту отсюда в тот далекий мир, от которого мы так давно отрезаны, в тот мир, где люди живут и настоящим, а не только прошедшим и будущим, как у нас на “Святой Анне”».
Альбанов иронизировал по поводу веса почты, однако с самого начала знал, что никакие письма он никому передавать не станет. Все, что копилось в его душе, прорвалось, когда Денисов, который «хлопотал больше всех», спросил, из какого места он будет отправлять письма. Гарпунер беспокоился, чтобы жена и дети пораньше получили весточку. Штурман со злобой ответил, что отправит их в ближайшую полынью за торосами. Потом спохватился и извинился: его, мол, вывел из себя Брусилов. Тот не забыл составить расчет того, сколько заработали дезертиры, чтобы им выплатили деньги, когда они попадут в порт. Но предупредил Альбанова, что винтовки, хронометр, бинокль, сектант, компасы и другое снаряжение необходимо вернуть владельцу шхуны, и тем привел штурмана в бешенство.
В пути уходившую группу несколько раз догоняли Денисов и другие хорошо ходившие на лыжах члены экипажа. Один раз они принесли обед, а на другой день передали записку от Георгия Львовича, в которой тот сообщал астрономически определенное им место шхуны.
Через 10 или 11 суток после ухода со шхуны, по словам Альбанова, три человека решили вернуться. Штурман, рассказывавший, как его партию относило дрейфующими льдами в сторону от цели, почему-то был уверен, что эти трое, которые не взяли нарты с продуктами и ушли с минимальным запасом продовольствия, найдут шхуну по следам на снегу, как будто не было поземки, их заметавшей. Погоду в Арктике даже с современной спутниковой аппаратурой предсказывать весьма затруднительно. Альбанов написал, что на следующий день они уже были на шхуне. Откуда ему об этом стало известно?
О труднейшем переходе и чудесном спасении Альбанова судном «Святой мученик Фока» написано и в книге самого штурмана и во множестве иных изданий. Повторяться не будем. Альбанов проявил беспримерный героизм и мужество во имя спасения своей собственной жизни. Потому и повезло матросу Александру Конраду, который был с ним в одном каяке. Все остальные погибли.
Естественно, Михаил Ефимович Жданко, к тому времени назначенный начальником главного гидрографического управления, куда Альбанов передал выписки из судового журнала, снимавшие с него ответственность за дезертирство, пытался выяснить судьбу племянницы и всех остальных участников экспедиции. Но началась Первая мировая война, а затем и революция, на фронтах гибли миллионы – было не до судьбы десятка человек, затерянных в Ледовитом океане.
Тем не менее Михаил Жданко сделал все возможное, чтобы отыскать экспедицию Брусилова. По его инициативе впервые в Арктике для поисков экспедиции использовали авиацию. Во Франции был специально приобретен самолет «Морис-Фарман MF-11» и доставлен на Новую Землю, откуда выдающийся морской летчик, один из первых пилотов русской военно-морской авиации, поляк Ян Нагурский совершил несколько разведывательных полетов. Пробыл более 10 часов в воздухе и осмотрел пространство над Баренцевым морем и побережьем. Он пролетел более тысячи километров, и каждый полет был сопряжен с невероятным риском. Нагурскому не удалось обнаружить экспедицию, но с его смертельно опасных полетов началась история арктической авиации.
Матрос Конрад никому не говорил о том, что видел и знал об экспедиции. Он всячески избегал встреч с родственниками своих погибших спутников. После революции Конрад работал матросом на судах. Он умер в 1940 году. Его дневник, хранящийся в музее Арктики и Антарктики, написан чернилами, поэтому является либо копией, либо фальшивкой. Даже школьнику понятно, что он не мог его писать чернилами в условиях, описанных штурманом Альбановым.
От Валериана Альбанова узнали лишь то, что он сам охотно рассказывал. В том числе и о мотивах, по которым Брусилов отстранил его от должности. Штурман служил некоторое время на судах, а потом сгинул в 1919 году, при невыясненных обстоятельствах.
Что касается судьбы «Святой Анны», то в литературе бытует множество версий, например, потопление шхуны немецкой подводной лодкой. Можно сочинить и то, что в неё попал метеорит, – всё зависит от фантазии автора. Интересно читать и сказки о появлении где-то во Франции и чуть ли не приезжавшей в гости на родину Ерминии… Брусиловой. Правда, это немного напоминает давнишние истории Лжедмитрия, княжны Таракановой, чудесного спасения царевича Алексея, великой княжны Анастасии и множество других подобных.
