Утром, в пятницу 19 апреля, в отеле «Уолдорф-Астория» американский сенат с непривычной поспешностью начал расследование гибели «Титаника». Расследование представлял Уильям Смит, сенатор от штата Мичиган, состоятельный адвокат и владелец газет. Раньше сенатор сам путешествовал на судах, которыми управлял капитан Смит, поэтому его «очень опечалила» весть о том, что «Титаник» погиб под командованием такого опытного моряка. «“Титаник” был всего лишь дубликатом “Олимпика”»…
Исмей не сопротивлялся, повторяя, что ни одно судно компании впредь не выйдет из порта, пока на его борту не будет достаточно шлюпок. Он уступил должностным лицам компании: необходимо уменьшить число пассажиров в каютах. Решение на скорую руку.
Брюс Исмей нес публичное искупление. Нью-Йорк, Вашингтон. Что за чертовщину понаплела желтая пресса. Он написал Флоренс, чтобы она не приезжала. Он будет слишком занят сенатским расследованием. Но письма шли, ежедневно, и письма от друзей тоже. Послания с поддержкой на столе в фойе… и так постоянно.
Вчера в Куинстаун на борту «Адриатика» прибыл мистер Брюс Исмей, и его встречала миссис Исмей. Чиновники таможни и официальные лица «Уайт Стар Лайн» были единственными, кого допустили на борт кроме пассажиров.
Сэр Дж. Наттинг из Дублина, прибывший из Нью-Йорка, сообщил, что мистер Исмей не жаловался на сенатском расследовании катастрофы «Титаника», но высказал мнение, что отдельные американские газеты были несправедливы к нему, даже не дожидаясь окончания слушаний.
Кажется, мистер Исмей страдал от нервного возбуждения до посадки, но за время путешествия его здоровье улучшилось. В основном он оставался наедине с собой, его ни разу не видели на променаде, он очень редко появлялся на нижних палубах.
Все, чего он хотел, – встречи с Флоренс. Лицо «Уайт Стар Лайн» осталось в неприкосновенности и было спасено. На следующий день, 12 мая 1912 г., семья вернулась в родной Ливерпуль под громовые рукоплескания огромной толпы, собравшейся на пристани.
Бледный и измученный, он швырнул свой котелок в толпу и исчез в автомобиле, а прессе выдали заранее подготовленное вкрадчивое заявление. В нем сообщалось о невозможности обсуждать стоявшее на очереди внутреннее расследование, но от всего сердца выражалась благодарность за полученные им обращения поддержки и сочувствия.
Ливерпуль всегда был добр к Исмеям. Дж. Брюс напился досыта сочувствием, оказанным городом по его возвращении. Это вечное уважение и даже обожание морского сердца Англии вызвал его отец, великий Томас Генри Исмей.
Его любили за открытый им в прошлом веке Ливерпульский пенсионный фонд моряков, за который Исмея-старшего наградили серебряным сервизом и расписным адресом на пергаменте. На открытии «Океанской пароходной компании» Т. Г. Исмею торжественно вручили его портрет кисти прерафаэлитского художника Джона Эверетта Миллэ… Задумчивость лопнула, как мыльный пузырь, когда впереди грозно обрисовалось британское расследование. По крайней мере, он был уже дома…
Если расследование катастрофы, инспирированное американским сенатом, и несло в себе хотя бы небольшое рациональное зерно, то британское расследование, проведенное Министерством торговли, которое выдало разрешение на эксплуатацию «Титаника» с недостаточным числом шлюпок на борту, имело единственную цель – снять с себя всякую ответственность за трагедию.
Даже место для слушаний выбрали подходящее – манеж Лондонского шотландского полка. Это здание со множеством галерей и стеклянным куполом над ним было вместительным, но по этой же причине имело плохую акустику – голоса ораторов глохли и раздваивались, отражаясь эхом, поэтому часто невозможно было расслышать, о чем говорят на кафедре.
Требовалось закопать как можно глубже слухи о разломе корпуса. Ведь в этом случае на «Уайт Стар» мог обрушиться вал исков о возмещении ущерба от родственников погибших. Это было равносильно финансовому краху, посольку Дж. П. Морган вряд ли согласился бы их оплатить. Следовало все свалить на айсберг, так некстати занесенный течением далеко на юг. Ах, как выручил Лайтоллер со своей «отбеливающей щеткой». И вообще все из команды повели себя так верно, так понимающе…
Британское расследование всю тяжесть моральной ответственности за гибель пассажиров «Титаника» возложило на плечи Стэнли Лорда, капитана «Калифорниана», находившегося «так близко» от места катастрофы и не предпринявшего ничего, чтобы прийти на помощь.
Если в Ливерпуле все выглядело приподнято, надежды Исмея разбились об отчет, который он прочитал в июле 1912 г. При поверхностном рассмотрении он реабилитировал его… но почему оставались вопросы? Исмей читал, и ему хотелось дописывать между строк лорда Мерсея. Вместо обычной болтовни о методе его спасения Мерсей удостоил его тайными подозрениями, которые вызывали открытое порицание.
В ходе разбирательства нападки были сделаны в отношении морального облика двух пассажиров – сэра Космо Дафф-Гордона и господина Брюса Исмея. В задачи суда не входит разбор этих обстоятельств, и я обошел бы их молчанием, если бы чувствовал, что оно будет истолковано верно…
Как скользко. Дальше – словно Понтий Пилат, распятый публично:
…что касается нападок на Брюса Исмея, то они выражаются в предположении, что пост директора-распорядителя пароходства накладывает на него некоторую моральную ответственность – оставаться на борту до тех пор, пока судно не затонет. Не могу согласиться с этим. Оказав помощь многим пассажирам, Исмей понял, что последняя по правому борту разборная шлюпка «С» начинает опускаться. В это время поблизости не было других. Для него оставалось место, и он прыгнул в нее. Не прыгни, он лишь добавил бы свою жизнь к числу погибших.
Мерсей не обвинял напрямую, но все же поставил клеймо: Исмей заслужил жизнь, но только благодаря терпимости окружающих. Обязанности не требовали от него оставаться на борту, но этого требовала мужская честь. Брюс Исмей был проклят, но освобожден от ответственности.
Он хотел остаться президентом «Уайт Стар Лайн» после отставки из ИММ, но отрицательное мнение американской общественности разрушило эти планы. Однако до 1916 г. он оставался членом британского комитета ИММ. Затем началось его изгнание. Сперва увеличилась дистанция в обществе, после Брюс Исмей сам начал отступать, отдалившись от лондонской трескотни и морских интересов.
Покинув ИММ, Исмей продолжал оставаться членом совета директоров многих компаний, в особенности Лондонской северо-западной железной дороги. После объединения с другой железной дорогой Исмею неоднократно предлагали возглавить новое объединение, но он наотрез отказывался, не желая вновь стать центром всеобщего внимания. После Первой мировой войны он продал Сэндхейз, свой загородный дом неподалеку от Ливерпуля, но еженедельно продолжал появляться в городе и посещал заседания правления компании.
Оставив активную деловую жизнь, Исмей не стал затворником. Он любил гулять по лондонским паркам, посещал концерты. Его дом на Хилл-стрит, 15, стал местом встречи семьи и друзей на небольших вечеринках. Пока его зрение не стало ухудшаться, несколько отличных сезонов он провел в арендуемом поместье Глениглз в Шотландии, где охотился и ловил рыбу.
