Кроме того, Русанов, при всех своих достижениях, в глазах осторожного, чересчур рационального Визе выглядел авантюристом чистой воды. Он решился со своим маломощным «Геркулесом» (мощность машин 24 л. с.) войти во льды, где в 1901 году застрял «Ермак» (суммарная мощность машин 10 тысяч л. с.). Недоумение Визе вызывал то, что при расставании с Рудольфом Лазаревичем на Шпицбергене в 1912 году Русанов не сообщил ему о планах на ближайшее будущее. Сам текст последней телеграммы с Новой Земли («Если погибнет судно, направляюсь к ближайшим островам Уединения, Новосибирским, Врангеля») Визе расценивал как намерение плыть в Тихий океан без учета представлений самого Русанова о течениях в Карском море, способствовавших вынужденному дрейфу выживших («Если погибнет судно…») от одного из перечисленных островов к другим. Все, что связано у Русанова с гидрологией, по мнению Визе, было на уровне чистого любительства. Конечно, в науке бывает всякое. Теория открытого моря у полюса – тоже не оправдавшаяся фантазия, но она принесла несомненную пользу… Также и взгляды Русанова. А вывод Визе в целом сводился к тому, что каждый должен заниматься своим делом: геолог – геологией, гидролог – гидрологией и т. д., но в проблемах Севморпути, первенство могло принадлежать лишь специалисту по ледовому режиму.
Шмидт, на основе рассказанного ему Визе, видимо, получал весьма непростую и во многом противоречивую информацию. Если бы сам Русанов не пропал без вести в своем последнем походе навигации 1912 года, ему, несомненно, нашлась бы работа в советское время. Хотя кто знает, на какой стороне он оказался бы после 1917 года. Мало ли бывших революционеров приняли сторону белых, включая бывшего народовольца Чайковского, возглавившего власть в Архангельске…
Для Шмидта комментарий Самойловича, несмотря на его более близкое знакомство с Русановым в экспедиции на Шпицберген 1912 года, мог быть полезным в части геологии, но не более… Со всех точек зрения для Шмидта Визе оказался на будущее более привлекательной фигурой, чем Самойлович. Отношения со Шмидтом работали на Визе, тогда как Самойлович отходил на второй план.
Возвращаясь в оценке влияния на Шмидта исторической информации его ближайших советников, надо отметить следующее противоречие. Во всех работах Шмидта, где имеются ссылки на исторические прецеденты, отчетливо проявляется влияние Визе, тогда как организационные решения после рейса «Сибирякова» в навигацию 1932 года (подробнее в следующей главе) явились осуществлением многих предложений Русанова, что подтверждается целым рядом примеров.
Так, именно Русанов утверждал, что «огромное значение будут иметь точные, подробные и быстро публикуемые метеорологические бюллетени для будущего рационально поставленного мореплавания в полярных водах» (1945, с. 85)… «Представляеться… полная возможность заранее и очень задолго предсказывать приближение и затем наступление годов, неблагоприятных для полярного мореплавания» (Там же, с. 95).
«Необходимо соорудить маяки, установив на них наблюдательные посты и метеорологические станции» (Там же, 87) … «Когда явится возможность пользоваться услугами радиотелеграфных станций, извещающих о распределении льдов, тогда исчезнет необходимость в бесполезной потере времени на выжидательные стоянки у этих льдов» (Там же, с. 95) – разве это не действующие полярные станции, к которым Шмидт добавил еще две – на Земле Франца-Иосифа и на Северной Земле? Что и говорить об их роли, если время плавания от Карских Ворот до Диксона с их постройкой сократилось втрое…
Специальные суда для Арктики: «…Применение ледоколов будет последним и решительным шагом, навсегда и прочно обеспечивающим пользование этим великим путем» (Там же). А ведь он знал о неудаче «Ермака» в 1901 году у Новой Земли. И вот успех Самойловича на «Красине» в 1928 году на Шпицбергене…
«Тщательным обследованием пути и постановкой маяков и знаков в соответствующих местах будет устранена… опасность со стороны банок, мелей, подводных камней и т. д.» – то, чем в те годы занималась гидрографическая служба УБЕКО-Север. Таким образом, Русанов предусмотрел все, что спустя двадцать лет после его гибели использовал Шмидт – кроме авиации, которая в начале ХХ века делала свои первые шаги.
В своих работах Шмидт не ссылается на Русанова, поскольку в ту пору у него просто не оставалось времени для исторического анализа и поиска истоков. От Шмидта требовались конкретные решения. Для автора и читателя важнее другое – плавания 1929–1930 годов оказались рубежными для Шмидта-полярника, открыв ему новые горизонты на новом, арктическом поприще. Несомненно, Шмидт по-своему оценил весь комплекс русановских предложений для Северного морского пути, воплотив его в жизнь на практике.
Практически одновременно с Русановым навстречу ему из Владивостока на ледовых транспортах «Таймыр» и «Вайгач» устремилась Гидрографическая экспедиция Северного Ледовитого океана, в составе которой оказалось немало даровитых моряков. Этих людей Визе понимал гораздо лучше в силу родства специальностей, причем многих из них он знал лично. Однако истоки этого исторического предприятия неожиданно для Шмидта уводили к личности, с которой новое руководство страны не желало иметь ничего общего, – недавнему лидеру Белого движения, Верховному правителю России Александру Васильевичу Колчаку. Непримиримому врагу советской власти…
Поскольку Колчак, как военный моряк и участник Русской полярной экспедиции Э.В. Толля (1900–1902), обладал необходимым арктическим опытом и был автором выдающегося для своего времени труда «Лед Сибирского и Карского морей», то военными кругами ему было поручено заняться проблемами Северного морского пути. Этого требовали уроки Русско-японской войны 1904–1905 годов. Первоначальное планирование велось с чисто военным размахом и включало проведение гидрографических работ тремя морскими отрядами по два исследовательских судна в каждом. Эти работы опирались на наблюдения шестнадцати полярных станций! На этом фоне проекты Русанова выглядели намного скромней, зато и реалистичней по затратам.
После многих переделок первоначальных планов по проекту Колчака и под его непосредственным наблюдением были построены два ледовых транспорта, названные «Таймыр» и «Вайгач». Они обладали необходимыми характеристиками (в частности, огромной автономностью – до 12 000 миль) для предстоящей работы в Арктике. В 1908 году Колчак перегнал оба транспорта обычным путем через Суэцкий канал и Индийский океан на Дальний Восток, но сам вскоре был отозван в связи с планами возрождения флота после Цусимы. По этой причине Колчак не участвовал в дальнейших плаваниях, когда кораблям была поставлена задача пройти Северным морским путем.
Под начальством Сергеева в навигацию 1912 года (когда на западе пропали без вести экспедиции Брусилова и Русанова) эти корабли прошли на запад до побережья Таймыра, так что до мыса Челюскина оставалось всего 150 миль. Тем не менее из-за сложной ледовой обстановки пришлось возвращаться на восток, пройдя Берингов пролив в последней декаде сентября.
Наиболее успешные плавания этих кораблей уже под начальством Б.А. Вилькицкого (он заменил заболевшего Сергеева) состоялись в 1913–1915 годах. Тогда был открыт новый неизвестный архипелаг и пройден с одной зимовкой Северный морской путь. На этот раз, в отличие от Норденшельда, с востока на запад. Итак, второй раз в истории Северного морского пути он был пройден полностью. Но в условиях Первой мировой, а также последовавших за ней революции и Гражданской войны достижения экспедиции Вилькицкого оказались не реализованными в полной мере, в частности, из-за того, что большая часть офицерского состава, участвовавшего в научных наблюдениях, эмигрировала после победы красных.
