– Передать старшему помощнику, чтобы немедленно приступали к выгрузке продовольствия и снабжения на лед.
В машину:
– Поднять пар и быть в готовности на случай откачки воды из трюмов…
…Внезапно “Челюскин” вздрогнул и быстро пошел назад, сопровождаемый скрипом и шорохом льда. Наблюдая движения судна, я ощущал за него боль. Я знал: что-то большое, страшное, хотя еще не осознанное полностью, должно сейчас произойти. Грохот гигантского тороса нарастал. Ледяная гряда, меняя профиль, обняла нас полукольцом. Она безжалостно смыкала эти объятия. Также внезапно “Челюскин” остановился. Град металлических ударов пробежал по корпусу. Где-то ломался металл. Вахтенный, подбежав ко мне, быстро взволнованно проговорил:
– Михаил Гаврилович, левый борт продавило!» (Там же, с. 296–298).
Покидая по приказу судно, штурман по профессиональной привычке отмечал поведение людей в эти страшные минуты: «Сходня свернулась. Потеряв равновесие, я сел на лед. Быстро вскочив, увидел лежащего близко у борта капитана и навалившееся на него бревно. А Могилевич, только что стоявший спокойно с трубкой в зубах, видимо, поскользнувшись, прыгнул не на лед, а на палубу. Со льда, тревожно надрываясь, кричали:
– Борис, Борис, прыгай скорее!
Могилевич рванулся к корме. Бочка сшибла его с ног. Больше Могилевича не видели. Он остался на судне…
… До каждого дошла предупредительная команда:
– Прочь от судна!..
Это произошло в Чукотском море в счислимой северной широте 68 градусов 16 минут и западной долготе 172 градуса 51 минута, 13 февраля в 3 часа 50 минут дня» (Там же, с. 300–301).
Как обычно при морских катастрофах, наибольшие психологические нагрузки приходятся на долю машинной команды, нередко в обстановке, напоминающей преисподнюю. С нарастанием угрозы стармехом Матусевичем «…было отдано распоряжение всем механикам и ранее прикрепленным к ним машинистам занять свои места по аварийному плану… Одновременно были отданы приказания поднять давление пара в котле, приготовить и пустить в ход пародинамо и спасательные помпы. Все должно быть приготовлено, все меры должны быть приняты для борьбы со стихией!.. Внизу, на днище судна, в машине и кочегарке, у механизмов, работают прикрепленные механики и машинисты. Они помогут если не спасти судно от гибели, то хотя бы оттянуть время, чтобы работающие на выгрузке продовольствия, одежды, снаряжения и научных материалов успели снести все на лед. Остальная машинная команда отправлена на палубу для участия в общей работе… Оглушающий треск разрушающегося левого борта заполнил помещение. Заклепки, срезанные с листов обшивки корпуса, со свистом пролетали над головами, падали на металлические площадки. Шум их падения напоминал речитатив пулемета. Натиском льда, продавившего борт, был сдвинут рабочий паровой котел и сорвана дымовая труба. Вырвавшийся на волю из стальных и медных труб пар с шипением и свистом заполнял помещение. Механизмы, стоявшие по левому борту… частью упали, частью сдвинулись с места. Электрические провода сорваны; они дали короткое замыкание, и предохранители перегорели… Вследствие перекоса фундамента пародинамомашина остановилась. Свет везде погас. Пар с шумом выходил из котла. Быстро понижалось его давление. Выгрести жар из топок котла нельзя было, так как вода в кочегарке поднялась на полметра выше площадок… Надо было покидать помещение и отступать по трапам, ведущим наверх… На льдине быстро обошел машинную команду. Налицо все: механики, машинисты и кочегары. Погибших нет. Доложил О.Ю. Шмидту» (Там же, с. 303–305).
У научного персонала были заранее определены свои задачи, в первую очередь спасение научных материалов. Направляясь к штурманской рубке, гидрограф П.К. Хмызников от промчавшегося бегом корреспондента Бориса Громова услышал, что лед «рвет борта».
«Возвращаюсь в каюту, чтобы собрать научные документы и карты наших работ и наблюдений. Быстро беру записные книжки и журналы. В голове только одна мысль: только бы не забыть чего-либо важного!.. Просматриваю все ящики и шкафы – свои и геодезиста Гаккеля. Пачки журналов наблюдений и записных книжек складываю в маленький чемодан. Туда же бросаю несколько книг с таблицами для текущих астрономических обсерваций. Теперь карты. Развертываю рулоны. Вот планшеты наблюдений над дрейфом. Карты нашего пути от Ленинграда. Кажется – все!..
…В рубке и на мостике также идут сборы инструментов и штурманского имущества. Их завязывают в разноцветные сигнальные флаги. Я завязал наши карты в запасной кормовой флаг.
– Как с судном? – спрашиваю штурмана Бориса Виноградова.
– Безнадежно. Разорван левый борт.
Вынесенные инструменты и научные материалы я спускаю вниз и передаю на лед Гаккелю. Включаюсь в общую работу. Из рубки по ботдеку таскаем ящики с радиоимуществом и спускаем по трапу вниз. На палубе их принимают и передают на лед…
…Редкими толчками “Челюскин” садится носом. При каждом его оседании хрустят и перемещаются льдины. В трюмах журчит вода. Вот она показалась в твиндеке второго трюма, откуда Федя Решетников и еще трое ребят подают фанеру. Приходится прекратить выгрузку. Ребята вылезают наверх, и мы отправляемся на корму… Двери всех кают открыты. Комова и Шпаковский по распоряжению Боброва выбрасывают из кают на лед через открытые окна матрацы и одеяла. В каютах беспорядок, открыты ящики и шкафы, разбросано платье. Вдруг, к своему удивлению, в одной из кают вижу Дору Васильеву с маленькой Кариной. Я кричу:
– Почему вы здесь?
– А что, разве пора высаживаться?
– Конечно, вам уже давно нужно быть на льду, в палатке!
На корме аврал. Вспомнили о наших трех свиньях. Их пытаются пинками выгнать на трап и дальше на лед. Животные упираются, визжат, убегают в сторону. Раздаются возгласы:
– Нет времени возиться, надо зарезать!..
… Свиньи заколоты, их туши отправляются на лед…
…Судно сильно дернулось носом вниз. На палубу спардека из открытой двери пассажирского помещения хлынула вода. Кто-то, как будто Саша Лесков, с тремя медными чайниками в руках выскочил из этой двери на палубу и перевалился через борт на лед. Корма идет вверх. Раздалась команда:
– Всем оставить судно!..
… Быстро вздымается над водой корма, по ее палубе катятся бочки, оставшийся груз… Оголяется руль, винт. Грохот, треск, гул ломающегося дерева и металла… Корма обволакивается дымом. Два столба буровато-белого цвета… Кто-то кричит:
– Дальше от судна! Сейчас будет водоворот!
Людская толпа, хлынувшая было вперед, подалась назад. Белая ледяная шапка выплывающих льдин. Они кружатся, перевертываются. Волна спадает… Груда льда. Опрокинутые шлюпки. Хаос обломков. “Челюскина” нет…» (Там же, с. 291–295).
На фоне общей катастрофы заботы о личном имуществе уходили на второй план, например, у судового плотника Д.И. Кудрявцева: «Я хотел было (по старой морской традиции. – В.К.) пойти одеться в чистое белье, но потом решил, что не стоит этого делать. Надо помогать выгрузке. Так я из своих вещей и ничего не взял… В трюме мы работали не покладая рук… Внизу, в трюме, я слышал большой шум. Это заливало водой соседнее помещение.
