Для многих из выдаваемых советскому военному командованию казаков был особенно неприятен тот факт, что они попадали в большевистские руки с помощью солдат британской армии, на которую многие возлагали большие надежды, как на исторических врагов большевизма. Некоторые историки в эмиграции и теперь и в России старались делать недвусмысленные указания на то, что в насильственной репатриации казаков на территории Австрии была задействована некая Палестинская бригада.
Генерал-лейтенант В. Г. Науменко подтверждал, что выдачу казаков «производили чины не Палестинской бригады, а 8-го Аргильского Сатерландского Шотландского батальона британской королевской армии». Кубанский атаман добавлял при этом, что «не исключается возможность, что в их ряды 1 июня (1945 года. – Примеч. авт.) были вкраплены <чины> НКВД, чем и объясняется брань на русском языке, слышанная многими в дни насилия».
В мемуарах переводчицы Ольги Ротовой говорится, что подполковник Малькольм, командир 8-го Шотландского батальона, «никогда не видел каких-либо частей Палестинской бригады в этом районе, и никакие ее части не принимали участия в репатриациях, как в них не участвовали никакие лица еврейской национальности откуда бы то ни было».
Граф Н. Д. Толстой-Милославский, живший в Великобритании, создатель объемного труда о насильственных репатриациях, дает прямое указание на то, что «в составе английских войск была еврейская бригада, но она не была в Лиенце. В это время она была за пределами Австрии. Но в Лиенце у англичан были переводчики – евреи из Польши – знавшие русский язык». Это косвенным образом подтверждает и Николай Николаевич Краснов, непосредственный участник событий выдачи казаков. «Между нами юлят переводчики. Они передают приказания офицера, заведовавшего погрузкой. – Паны должны лезть в машины. Если не пойдут добровольно, против панов будет применена сила и огнестрельное оружие! – картаво, то с польским, то с галицийским акцентом кричали, надрываясь, “толмачи”… По какой-то странной случайности, все англичане говорят по-польски. Они горланят, дергают наших за рукава и заверяют, что в могилу они вещи с собой не унесут, а папироску выкурить успеют. Торгаши отличались особым цинизмом. Желая объяснить, что ожидает несчастных, они подносили к виску указательный палец, отчетливо щелкая средним и большим. Песенка, мол, ваша спета! Чего там валандаться!»
[186]
Очень немногие авторы упоминают о том, что некоторые представители британских частей в те дни находились на грани неповиновения приказу о насильственных действиях в отношении казаков; многие солдаты предупреждали их о предстоящей репатриации и даже помогали скрыться. Есть данные, что в связи с этим английское командование было вынуждено отозвать часть своих солдат.
По воспоминаниям терского казака Терско-Ставропольской станицы Казачьего Стана М. П. Негоднова: «…раздались выстрелы и появились бесы в английской форме… многие из них говорили по-русски… Эти бесы клещами врезались в гущу людей и палками, прикладами и штыками гнали их к грузовикам и там, как мешки с картофелем, грузили живых, больных, убитых, женщин, детей и священников. Кто оказывал сопротивление, зверски били палками, прикладами или просто закалывали штыками. Одного священника закололи штыком, пробив икону, которую тот держал в руках. Часам к 2–3 в лагере уже было относительное спокойствие…»
По сведениям, приводимым Алехиным, войсковой старшина Л. Н. Польский, служивший в Казачьем Стане, настаивает на том, что выдачу офицеров в Юденбурге «осуществляли чины палестинского корпуса под свист, улюлюканье и ликование собранных из газет 3-го Украинского фронта журналистов… Особенно неистовствовали женщины, изощряясь в грубейшей лагерной брани». Однако в письме к ставшему впоследствии в США атаманом кубанских казаков В. Г. Науменко от 14 октября 1956 года, направленном Б. К. Ганусовским, есть прямо противоположное свидетельство: «Относительно участия солдат с нарукавным знаком “Палестина”, скажу следующее: насколько я помню, эти солдаты в Юденбурге являлись только зрителями интересного для них зрелища. Оружия у них ни у кого не видел. Они свободно и без видимого дела бродили около наших грузовиков и старались сорвать с нас, что только было можно. Вроде покупки часов за сигареты. Сколько их там было, я сказать не могу, ибо из грузовика поле зрения было очень ограничено»
[187].
Любопытные сведения приводились советским подполковником КГБ в отставке М. Соловьевым, служившим в 1945 году заместителем начальника отделения СМЕРШа в 57-й армии. Как-то его коллегам удалось арестовать некую Елену – любовницу Шкуро, которая на допросе показала, что «главари казачьих частей» имеют при себе «более 14 кг золота в изделиях, монетах царской чеканки и слитках». Если верить этим воспоминаниям, СМЕРШ использовал эту информацию на переговорах с англичанами, предложив им передать тех, кто не подлежал выдаче в СССР, а имеющееся у генералов золото оставить себе. По его словам, «все вышло так, как и договаривались». Англичане отобрали не только золото, но и другие ценности. Если это действительно так, то вполне вероятно, что данное золото могло принадлежать «Казачьему банку».
Граф Н.Д Толстой-Милославский указывает на то, что «все имущество Казачьего Стана было просто украдено англичанами, хотя они и заверяли, что все передано советской стороне». «Пропала» и знаменитая шашка генерала А. Г. Шкуро. Англичанами была изъята именная шашка, подаренная тому, по его заверениям, еще императором Николаем II в бытность Верховным главнокомандующим русской армии. Шашка очень дорогая, украшенная бриллиантами. Вполне вероятно, что шашка представляла собой привлекательный трофей и просто была украдена предприимчивым «английским генералом и до сих пор находится у него дома». Имеются еще сведения о том, что около 1000 лошадей и всех верблюдов Казачьего Стана англичане перестреляли…
Из воспоминаний одного служившего в советском 5-м Донском кавалерийском корпусе чина следует, что его командир, советский генерал-майор М. Ф. Малеев, примерно 5–7 июня 1945 года «организовал выводку лошадей, которые раньше принадлежали генералам, сдавшимся в плен англичанам». Из более 1000 лошадей он отобрал 87, которых из Юденбурга в течение 36 дней перегоняли в СССР. Расставание казаков с безгранично любимыми лошадьми было очень трагичным и для последних. По воспоминаниям одного очевидца, «как стаи голодных волков собирались англичане… и местные австрийцы; арканом или соблазнительным куском сахара старались овладеть “военной добычей”». Но «добыча» не шла им в руки… И еще долго-долго можно было видеть ищущих своих хозяев коней. Немаловажным является и тот факт, приведенный исследователем Г. Алехиным, что, даже находясь на советской каторге, казаки отнюдь не потеряли своего достоинства и решили хоть как-то отметить свое пребывание на ней.
Казаками-каторжанами в 1955 года в ОЗЕРлаге, что располагался в Иркутской области, был учрежден проект Каторжного креста. Автором его креста являлся ныне покойный донской сотник Константин Орлов. Получить эту награду имели право лишь казаки – участники Дальнего похода, а таковым называлась передислокация различных казачьих формирований в Югославию, Италию, Францию и другие страны Западной Европы в 1943–1945 годах, осужденные на заключение или ссылку по 58-й статье Уголовно-процессуального кодекса РСФСР, и никто иной. Эта награда имела для них примерно такое значение, как для чинов Добровольческой армии – знак 1-го Кубанского «Ледяного» похода. Каторжный крест имел две степени: 1-я с блестками на концах креста для осужденных на 25 лет и 2-я степень без блесток для тех, кого осудили на меньшие сроки. Первая партия крестов 2-й степени была изготовлена в большой тайне на авторемонтном заводе «ЦАРМЗ» в года Тайшете Иркутской области в количестве 10 штук. По окончании срока была увезена казаками в ссылку в Караганду. Именно там, в Казахстане, трудами есаула 2-го Донского пластунского полка Николая Дутикова было выпущено еще 50 крестов, в том числе и 10 крестов 1-й степени в 1956 году. Последняя партия в 10 штук была изготовлена в Ростове-на-Дону благодаря инициативе бывшего подъесаула 1-го Донского пластунского полка Виктора Семеновича Дудникова.
