Дюриэа утвердительно кивает. Грэмпс продолжает:
— А теперь возьмем револьвер. Его можно закинуть
далеко, но ты не захочешь привлекать внимание людей, сидящих на пляже и
глазеющих на яхты, а также загорающих на палубе других яхт.
Дюриэа снова кивает.
— Итак, — продолжает Грэмпс, — если бы тебе
надо было избавиться от револьвера, из которого ты стрелял и которым совершил
убийство, ты бы просто склонился над водой и незаметно опустил в нее свою
пушку…
Улыбка неожиданно исчезает с лица Дюриэа.
— Теперь тебе понятно, сынок? Тебе о чем-нибудь говорит
расстояние между тем местом, где были обнаружены очки, и местом, где найден
револьвер? Когда началась драка и очки упали в воду, стояла малая вода, то есть
отлив. Яхта была повернута носом к берегу. Когда же в воду опустили револьвер,
то яхта смотрела носом в открытое море. Другими словами, сынок, пушку утопили
во время полной воды, то есть прилива, а убийство было совершено во время
отлива. Иначе быть не могло.
Дюриэа кажется теперь мрачнее тучи.
— Вы хотите сказать, что револьвер утопили не сразу
после убийства?
— Нет, не сразу, а гораздо позднее. Спустя несколько
часов… Теперь тебе понятно?
Прокурор молча кивает. Грэмпс продолжает:
— Похоже, что вдова Райта сказала чистую правду. Ты
помнишь слова миссис Родман? Когда она покинула яхту, около четырех часов,
между Райтом и Стирном чувствовалось напряжение…
— Да, но…
— По-моему, произошло следующее. Когда Райт вернулся на
борт, проводив машинистку, мужчины повздорили. Они стояли на палубе, на корме,
в том месте, где натянут тент, предохраняющий от солнца. Во время отлива яхта
поворачивается носом к берегу, и задняя палуба с пляжа не видна. Итак, мужчины
перешли на кулаки. Один из них снял очки, и они упали в воду. Драка
закончилась, но ненависть осталась. В ход пошел револьвер. Я убежден, что это
оружие Райта, надо проверить номера. Речь идет об убийстве и самоубийстве, как
и предполагает миссис Райт. Тебе остается только разыскать исчезнувшее
завещание и исповедь Райта.
— Во всем этом что-то есть, Грэмпс, — говорит
Дюриэа с ноткой восхищения в голосе.
— Еще бы! Послушай, сынок, что было дальше. На
следующее утро на борт поднимается малышка Молин и обнаруживает в большой каюте
два трупа. На ковре она видит револьвер, а на столе или в машинке письмо,
подписанное Райтом. В послании было, видимо, нечто, что не понравилось ей и о
чем она не хотела уведомлять прессу. Она похищает письмо, а потом решает
похитить также револьвер. Она не решается бросить оружие в воду, боясь, что
сталь сверкнет на солнце и привлечет чье-либо внимание, поэтому она склоняется
над водой и падает.
Ей было дурно? Ничего подобного! У нее за пазухой был
револьвер, и она нырнула, чтобы избавиться от него и одарить тритонов и
русалок… Дюриэа задумывается, затем возражает:
— Ваша теория имеет одно слабое место, Грэмпс. Это
очки. Они могли лежать на морском дне уже давно и, скорее всего, не имеют
никакого отношения к драме.
— Благодаря своей форме очки довольно быстро
погружаются в песок. Если бы они пролежали в воде в течение месяца, от них не
осталось бы и следа. Впрочем, сынок, ты сможешь скоро это узнать, проверив
стекла очков и сравнив их с рецептами, выписанными Райту и Стирну.
— О'кей! — соглашается Дюриэа. — А сейчас
садимся в машину и едем.
Грэмпс устраивается на сиденье рядом с прокурором и говорит:
— Сынок! Хочу поделиться с тобой еще одной мыслью
относительно малышки Молин…
Дюриэа включает зажигание и, откинувшись в кресле,
закуривает сигарету.
— Что вы имеете в виду, Грэмпс?
— Малышка Молин хорошо соображает. Она сразу поняла,
что ты пригласил чету Таккер, потому что они что-то видели. Я наблюдал за ней и
заметил, что она очень испугалась.
— Теперь уже поздно что-нибудь изменить. — Когда
Таккер отрицательно мотнул головой, лицо Ниты просияло. Было очевидно, что с ее
души свалился камень…
— Возможно, но теперь Таккер уже не может изменить свои
показания.
— Конечно, сынок. Но я думаю о другом…
— О чем же?
— Надо найти другую пару свидетелей, которых Молин
никогда раньше не видела.
— И что дальше?
— Ты переделаешь сценарий. Сначала ты вызовешь в
кабинет Ниту, а потом войдет эта пара. Дальше последует немая сцена: ты
поднимешь брови и вопросительно посмотришь на вошедших, но на этот раз мужчина
и женщина должны будут, не колеблясь, утвердительно закивать головами. После
этого ты торжествующе улыбнешься во весь рот, как если бы папаша Виггинс умер,
оставив тебе миллион долларов. Ты скажешь этой паре, чтобы они подождали в
коридоре. Когда они выйдут, ты потрясешь немного малышку и увидишь, что из
этого выйдет.
— К сожалению, Грэмпс, я не могу на это пойти.
— Почему?
— Потому что в настоящий момент мы не можем предъявить
мисс Молин никакого обвинения. Мы располагаем только гипотезами, а она богата,
и у нее есть адвокат. Прокурор может действовать подобным образом только в том
случае, когда он уверен, что имеет дело с опасным преступником…
— Господи Боже мой! — восклицает Грэмпс. —
Научись немного рисковать! Ведь ты женат и к тому же на Виггинс!
Дюриэа весело смотрит на возбужденного Грэмпса.
— Невозможно, Грэмпс. Я отвечаю не только за себя, но и
за свою должность. Я не имею права запятнать свое имя.
— Хорошо, хорошо, оставим этот разговор! —
соглашается Грэмпс разочарованным тоном. — Поехали. Надо узнать, кому
принадлежит этот револьвер.
Глава 20
Нита Молин сидит в кабинете Дюриэа, сложив на коленях руки в
перчатках. Неожиданно она меняется в лице.
— Итак, мисс Молин, я повторяю свое утверждение о том,
что смерть мистера Стирна была вам выгодна в финансовом смысле, не так ли?
— Да.
Дюриэа выдвигает ящик своего стола и достает из него
револьвер тридцать восьмого калибра, обнаруженный водолазом на морском дне.
— Я хотел бы, мисс Молин, чтобы вы сказали мне, знакомо
ли вам это оружие. Нита встает, делает шаг назад:
— Сожалею, мистер Дюриэа, но я не люблю такие предметы.
— Посмотрите на него внимательнее, — настаивает
Дюриэа, сунув ей револьвер под нос. — Вы его уже видели раньше?
— Нет. Я не часто вижу оружие.
— Значит, вы не узнаете его?
— Нет.
— Вы в этом уверены?
— Да.
Дюриэа говорит медленно, подчеркивая каждое слово:
