Смолк шум, Генрих заглянул к отцу, спросил, не нужно ли чего. Казимир Лаврентьевич отмахнулся от сына, как от назойливой мухи, и остался один.
Один… Он не боялся оставаться один в мастерской, всегда засиживался здесь допоздна. В тишине приятней работать, ничто не отвлекает, приятно думать обо всем на свете. Да, а еще – жить, становясь самим собой. Казимир Лаврентьевич заметил, что люди в основном играют какие-то придуманные ими самими роли. Играл и он. Но в мастерской, особенно оставаясь в одиночестве, становился собой, потому и любил это место, как никакое другое на земле.
Он проверил сигнализацию, которая соединяла магазин с мастерской. Казимир Лаврентьевич знал все места, откуда подается сигнал. После того как он будет подан, уже через десять минут здесь должна быть милиция. Ювелир вычислил все возможные варианты появления пришельца и был готов к неожиданностям. В сущности, неожиданностей не должно случиться, потому что сквозь стены этот человек не пройдет. Хоть он и воплощение Алголя, но, чтобы войти, ему понадобится одна из дверей – их всего две – или окна, а они в крепких решетках. Значит, остаются двери.
И вдруг холодный пот прошиб его с головы до пят. Одну деталь не предусмотрел Казимир Лаврентьевич, одну, но важную. Что, если он не выйдет победителем? Что, если сегодня будет попросту убит, как убита Верочка и глупая Ева, а убийца свободно уйдет? Ну, уж нет! Казимир Лаврентьевич должен позаботиться об убийце. Он подскочил, запихивая пистолет в карман:
– Я не умру по твоей воле… нет. И ты не уйдешь легко и просто. Я достану тебя после смерти… если так случится, что я проиграю… но я надеюсь…
Он ринулся на улицу. Лихорадочно закрывая двери мастерской, постоянно оглядывался, так как боялся, что убийца застигнет его врасплох. А улица темная, сырая, безлюдная… и ветер поднялся…
Было около одиннадцати часов утра. На полном лице Романа Семеновича, вызванного по телефону в прокуратуру, обозначилось крайнее удивление. Он держал в руках собственные часы, которые считал уже потерянными безвозвратно, и то взглядывал на следователя, то вновь опускал глаза на часы. А Щукин спокойно наблюдал за ним.
– Так быстро нашли… – наконец приподнял в недоумении плечи Роман Семенович. – Я, честно говоря, уж и свыкся с пропажей. А кто их украл?
– Один гражданин без определенных занятий, фамилия его Пушко. Помните, я спрашивал вас, не знакомы ли вы с ним?
– Нет, не помню.
– Скажите, после того как я побывал у вас, вы случайно не обнаружили еще одну пропажу? У вас все вещи на месте?
– Мы в доме проверили все, но украли только часы. Даже деньги не тронули, они у меня в палехской шкатулке лежат, а шкатулка на видном месте стоит. Там же и золотые украшения жены хранятся. Их, правда, немного, но их тоже не тронули.
– Странно… – произнес Щукин задумчиво, глядя на злополучные часы. – «Шеппард», конечно, крутые часы… но они с дарственной надписью. В вашем доме достаточно дорогих вещей, например, тот же музыкальный центр. Он компактный, дорогой, к тому же без дарственной надписи…
– Вот-вот, я, кстати, положил тогда часы на музыкальный центр, – внес уточнение Роман Семенович. – Но вы ошибаетесь, часы дороже центра, и вор наверняка это знал.
– Вполне возможно, – согласился Щукин. – Значит, Пушко продвинутый товарищ… хотя я в этом сомневаюсь. А будь вы вором, разве взяли бы вещь, которая легко вас разоблачит?
– Я ж не вор, вы лучше спросите у этого… Пушка.
– Не могу, – покачал головой Щукин, отметив про себя, что зять Ксении Николаевны назвал Пушко по кличке. Оговорился? Или все же знал его лично? – Его убили.
– Да ну! – вытаращился Роман Семенович. – Из-за чего?
– И на этот вопрос не отвечу, потому что ответа не знаю, – удрученно проговорил Щукин, после чего надел маску отчужденности. – Вам вернут часы после соответствующего оформления бумаг в отделении милиции. До свидания.
– Я выражаю благодарность, – вставая, сказал Роман Семенович. – Честно сказать, не думал, что наши органы так хорошо работают. Спасибо.
Щукин после его ухода взял часы в руки, долго рассматривал, словно они должны были рассказать, что и как происходило в доме Романа Семеновича. Он вызвал Славу, с которым ему теперь по указанию прокурора полагалось работать вместе, в результате придется тянуть за уши молодую следственную поросль, которая понимает в следствии, как свинья в апельсинах. Впрочем, где-то Щукин читал, что свиньи с удовольствием едят апельсины и от них у хрюшек улучшается кровеносная система. Только эта информация не имеет никакого значения. Значение имеют лишь факты, улики. А их нет. И вообще – ничего у Щукина нет, кроме разговоров про какое-то ожерелье. Очень дохленькая улика, но приходится за нее цепляться. Он вызвал также оперативника, приставленного к Батону, – в данное время за Раулем следил Вадик.
Слава сел скромно у окошка, а оперативник Гена – напротив Щукина.
– Ну и что скажешь? – спросил Щукин опера.
– Тишина, – развел руки в стороны Гена.
– Где сейчас Батон?
– На рынке мешки таскает.
– Ребята, помогите все упорядочить, а? Дело, как в чемодане: куда ни ткнись – везде стенка. Может, я что-то упускаю? Итак, что нам известно?
– Пушко где-то взял часы и ожерелье, – принялся перечислять Гена.
– Украл, – поправил его Щукин.
– Вы так думаете? А если…
– Без «если», – вздохнул Щукин. – Украл он, сомнению этот факт не подлежит. Часы пропали десятого апреля, в этот же день Пушко пытался продать их, а ночью с десятого на одиннадцатое его убили. Вопросы: как он узнал, где лежит ключ, почему его выбор пал именно на этот дом, а также почему его не слышали бабка и внучка – пока отложим.
– Как скажете, – пожал плечами Гена. – Пушко загонял часы и ожерелье двум соседкам, потом ожерелье продал Грелке. Та решила наварить стольник и предложила купить ожерелье директрисе кафе, а часы отдала Батону…
– Да это я знаю, – недовольно поморщился Щукин.
– Тогда что вы хотите?
– Что нам известно из свидетельских показаний?
– Ноль. Никто ничего не видел и не слышал.
– Странно. Два убийства произошли в квартирах, а никто ничего не видел и не слышал, кроме Батона. Только он видел убийцу, но описать его или составить фоторобот не может. Ладно. Что у тебя, Слава?
– И у меня ничего, – насупился тот.
– Плохо, плохо, – вздохнул Щукин. – Составил список знакомых Веры Антоновны?
– Нет. А надо?
Щукин вперил в него полный тоски взгляд. Нет, с этим юным дарованием далеко не уедешь, лучший способ – удалить его, чтоб не путался под ногами.
– Вопрос не корректен, – сказал он. – Не только надо, а необходимо! Поезжай к дочери убитой и к концу дня привези список знакомых, даже умерших в прошлом веке. А еще лучше – привези записные книжки директрисы. В прошлый раз этого не сделали, а надо было сделать. Иди. – Слава без энтузиазма покинул кабинет. – А вот теперь, Гена, давай прикинем, как же так случилось, что в доме Романа Семеновича воришка Пушко не взял дорогих вещей, кроме часов? А часы лежали на музыкальном центре запредельной стоимости… Кроме центра, в этой же комнате имелись и другие дорогие вещи: например палехская шкатулка с деньгами и золотыми украшениями, кстати, на видном месте. Из воров только кретин не заглянул бы в нее. Там же стояли серебряные кубки в количестве шести штук с… барельефами царей – наверное, это так называется, – тонкой работы, антикварные. Не берусь определить их стоимость. Импортный телефонный аппарат не забрал… Почему?
