– А что случилось в это время? – ощерился Генрих.
– Ничего, нам просто хотелось бы знать, где были вы.
– Я не помню. Да и кто вспомнит, что делал хотя бы три дня назад? Я не веду дневник, не записываю, где и во сколько я был. Извините, я не могу больше с вами разговаривать.
Генрих, не дожидаясь, когда троица выйдет из кабинета, ушел.
– Перебрали вы, Архип Лукич, с парнем, – заметил Вадик.
– Чего только на свете не бывает, и отец сына убивает, и дочь мать, – оправдался тот. Впрочем, подумал, что Вадик прав: поторопился он, но теперь уж поздно об этом сожалеть. – Ему придется доказывать свое алиби, придется. Зови, Вадик, охранника.
Охранник явился незамедлительно и при полной экипировке, как положено. Он не производил впечатления амбала, но был коренастый, накачанный и серьезный, важно хмурился. Щукин приступил к допросу:
– Вас, кажется, зовут Михаил… Скажите, где вы были третьего апреля?
– Не помню. По графику надо посмотреть.
– Я напомню. В тот день Казимиру Лаврентьевичу стало плохо, ему вызвали «Скорую». Вы же тогда дежурили? – допытывался следователь. Та дата интересовала его, потому что в тот день вечером Ксения Николаевна заметила, что за ней кто-то наблюдает в окно.
– Ну, да. При мне и случился приступ.
– Где вы были? Меня интересует не только день, но и ночь.
– Днем был в магазине, я же дежурил здесь. Этот день я запомнил хорошо. А вечером отсюда поехал в казино.
– Зарплата позволяет в казино гулять? – полюбопытствовал Вадик.
– А я не гуляю там, – через плечо бросил охранник. – Работаю.
– Сутками? – вытаращился Вадик. – А спишь когда?
– А я там посменно работаю, не каждую ночь.
– Спасибо, – закончил допрос Щукин.
Охранник Михаил пожал плечами, не понимая, с какой целью его спрашивали, где он проводит ночи, и ушел.
– Поверим на слово? – осведомился Гена.
– Посмотрим… – протянул Щукин. – Ему нет резона врать, в казино охранник на виду. Подъем, ребята. Едем ко второму ювелиру.
– А я думаю, справиться в казино все равно надо, – сказал Вадик. – Он мог прийти, а потом подмениться на пару часов и вернуться сюда.
– Вот ты и справишься, – усмехнулся Щукин, выруливая на дорогу.
1930 год. Харбин.
Утро в Харбине начиналось задолго до первых лучей солнца. Анастасия жила в престижном районе, который назывался Пристань, – он тянулся от набережной до железной дороги. Район деловой, потому и улицы здесь звались по-деловому – Коммерческая, Биржевая, Аптекарская, Пекарная и так далее. А пересекались они от пристани с Китайской улицей, которая многим русским напоминала Петербург. Здесь жили и работали в основном русские, тем не менее улицы района Пристань кишели разнообразнейшим народом.
Анастасия жила за Китайской улицей на Офицерской. Тихо здесь никогда не бывало. Казалось, весь мир устремился в Харбин. Постоянно, днем и ночью, слышен был скрип колес да босоногое шлепанье рикш. От этого с ума можно было сойти. Иногда Анастасия думала, что китайцы вообще не нуждаются во сне, а русские здесь превратились в китайцев – такие же непоседливые. Так и хотелось всех усыпить снотворным, чтоб спали неделю. Заодно самой выспаться. Возвращаясь с работы, она пила таблетку снотворного и ложилась, надеясь не проснуться от шума. Надежды были тщетными, Анастасия хронически не высыпалась. Вполне вероятно, что это всего лишь ее обостренные нервы бурно реагировали на шумы, даже на шорох листвы.
На этот раз Анастасию не ветер разбудил, не дождь и не рикши. А муж, черт его возьми. Если она чуть ли не до утра барабанила на пианино в русском ресторане, который посещали исключительно бывшие белые офицеры, то Петенька благополучно просиживал в ресторанах деньги, строя грандиозные планы по уничтожению Советов. Как это надоело! Петя вошел на цыпочках, стал раздеваться. Анастасия повернулась, вздохнула.
– Не спишь, Анастаси?
– В этом городе заснуть невозможно, – пробубнила она, решив про себя: если сейчас полезет с любовью – вылетит в окно.
– Закрывай окна, будет меньше шума.
Она пропустила совет мимо ушей. Ее давно раздражала его мнимая забота, советы, которые ничего не стоили. Тем временем он сел на кровать спиной к ней, безмолвствовал, значит, собирался клянчить денег.
– Настя… мне нужны деньги.
Она знала его, как собственную расческу. Последние года два он доводил ее прямо-таки до бешенства этой фразой. Остатки сна мгновенно испарились, а внутри заклокотало негодование пополам со жгучей обидой. Анастасия уставилась в низкий потолок, тягуче выговорила:
– Деньги всем нужны, дорогой.
– Настя, – повернулся он к ней, – пойми… это для дела…
– Для какого дела? – подлетела она с кровати, стараясь оставаться сдержанной, как воспитывала мама. Но сегодня ее прорвало. Она схватила чулки и стала тщательно натягивать их на ноги, бросая ледяным тоном: – Ты называешь делом бандитские налеты на территорию Советов? Это смешно. У вас были армии, военные специалисты, оружие, иностранная поддержка. Тогда надо было дело делать, а не сейчас. Вы столько лет готовите операции, а они проваливаются с треском и позором.
– Анастаси! – прикрикнул он. – Если ты где-нибудь неосторожно скажешь то, что сказала мне, тебя уничтожат.
– Тогда чем вы отличаетесь от красных? Такие же озлобленные и жестокие. Не пора ли признать поражение, Петруша? Проигрывать надо с честью. Не пора ли тебе заняться чем-нибудь полезным, а не наносить мелкие укусы стране, которая нас вышвырнула? Когда открылся политехнический институт, тебе предлагали место преподавателя, но ты отказался! Для тебя главное – стрелять, а не то, как мы живем. Кстати, тех денег, что я отдала тебе, хватило бы на безбедную жизнь где-нибудь под Парижем! А в результате мы сидим в этом… ужасном Харбине. И здесь мы никто!
– Чем тебе не нравится Харбин? Это русский город, наш район точная копия Васильевского острова в Питере, а Новый город напоминает Москву…
– Это Китай! – выпалила Анастасия зло. – И мне не нравится этот город, потому что за пределами Харбина нет наших деревень и лесов. Каждый камень здесь чужой!
Поставив локоть на колено, Петр прикрыл ладонью лицо, помолчал. Анастасия надела розовую блузку и серый костюм и начала укладывать волосы в прическу, стоя перед зеркалом. Петр процедил:
– Я буду давить их до последнего вздоха. Безграмотное быдло захватило мою Россию. Плебс, хамы… Они лишили нас всего, уничтожили наши семьи, ограбили. Всю эту красную сволочь я буду убивать даже голыми руками. В этом вижу свой долг.
