МОНГОЛЬСКИЙ МОНАСТЫРЬ ИХ-ХУРЭ
Ламаизм распространился в Монголии в XVI–XVII вв., в результате чего страна в это время покрылась густой сетью дацанов, которым монгольские ханы и князья давали скот и своих крепостных. В старинных книгах, относящихся в 1645 г., говорится о монастыре Их-Хурэ, который стоял при впадении речки Сельбы в Толу. (Хурэ – это ставка, стан, жилые здания в котором располагаются кругом.) А так как кельи лам должны располагаться вокруг кумирни, то монголы давали название «хурэ» только тем монастырям, в которых постоянно живут ламы. Со временем все это утратило свое значение, и в степях Монголии можно было увидеть одинокую кумирню, при которой уже давно не жил ни один монах, а название «хурэ» тем не менее сохранялось.
Монастырь Их-Хурэ основал Дзанабадзар, родившийся в 1635 г. в семье могущественного правителя Халхи (Северной Монголии). Он жил в трудное время, когда от прежней силы и величия монгольского государства сохранились лишь воспоминания. В 14 лет Дзанабадзар отправился в Тибет, где принял посвящение от панчен-ламы и был провозглашен перерожденцем Даранаты – знаменитого тибетского историка и религиозного деятеля.
«Согласно учению, ламы остаются бессмертными – они не умирают, а перерождаются. После смерти великого ламы душа его «переселяется» в хубилгана – младенца, которого специально подыскивали для этой цели. Младенец «рос» святым и наследовал вместе с душой покойного его имя и все его богатство».
Через 5 лет он вернулся на родину, где его стали называть Ундэргэгэн Дзанабадзар или духовным титулом «ханатухта» («перерожденец»). Но через год ему вновь пришлось отправиться в Тибет, чтобы навестить заболевшего наставника. Каждый раз Дзанабадзар привозил с собой священные буддийские книги, а также скульптурные и живописные изображения персонажей буддийского пантеона.
Как свидетельствует официальная биография Дзанабадзара, еще до первого своего отъезда в Тибет он при поддержке отца и старшего брата начал возводить храмы и монастыри. И хотя сам он в Их-Хурэ не жил, но много сделал для его роста и лично руководил возведением первых храмов. Легенды приписывают ему и создание самого типа национальных соборных храмов, но в период междоусобных распрей Ундэргэгэн обратился за помощью к маньчжурскому императору Канси, после чего правление маньчжурско-китайской династии Цин длилось в Монголии 220 лет. В течение этого времени иноземные императоры всячески поощряли распространение в стране ламаизма.
Лама (священник) был призван помочь скотоводу-кочевнику праведно жить на земле, и лама был не просто духовным наставником, а настоящим распорядителем жизни монгола – от рождения до смерти. Высшие ламы приравнивались к божествам – бурханам, наделенным божественной силой. Этих «живых богов» монголы должны были почитать наравне с Буддой.
Древние монголы-кочевники, подъезжая к монастырю, за полверсты слезали с коня и далее следовали пешком. Они останавливались против главных монастырских ворот и три раза кланялись до земли, затем три раза по солнцу обходили вокруг монастырской ограды и при этом старались повернуть каждое хурдэ. Только совершив все эти обряды, они могли войти в монастырскую ограду. На монастырской земле нельзя было убивать животных, сюда нельзя было вносить вино и приводить женщин. Лама, нарушивший эти запреты, должен был положить 1000 поклонов в кумирне.
Распространение ламаизма в Монголии впоследствии во многом определило пути развития национальной культуры страны, ее искусства и зодчества. Еще в начале XVIII в. император Канси обнародовал свод законов, в которых утверждались типы архитектурных сооружений, нормировались высота зданий, количество их в ансамбле, цвет черепицы на крыше и т. д. Но сложные и фигурные формы, бывшие классическими в Китае, для Монголии с ее совершенно другим природным ландшафтом, образом жизни и обычаями оказались чуждыми. Монгольское зодчество не захотело расставаться с юртой – привычной и дорогой сердцу каждого кочевника. Юрта – основа национального зодчества монголов; своей формой она словно повторяет шатер неба, распахнутого над головой кочевника.
С середины XVI в. украшением монгольской столицы была знаменитая юрта Абатай-хана, легендарного основателя самого первого ламаистского монастыря в Халхе, вмещавшая более 300 человек. А потом его внук, упоминавшийся выше Ундэр-гэгэн, сделал ее храмом, и она повсюду кочевала с монастырем Их-Хурэ.
Сооруженные из местной лиственницы юртообразные (позднее квадратные) храмы Их-Хурэ имели фахверховые стены, а кровля их завершалась тоно, как в традиционном жилище кочевников. Тоно венчало здание и самого первого соборного храма столицы – цогчина, по легенде сооруженного Ундэр-гэгэном Дзанабадзаром. Это была огромная постройка, напоминающая шатер со 108 колоннами. В нем одновременно помещались почти 2500 лам.
Постепенно монастырь Их-Хурэ разрастался, увеличивалось в столице число аймаков (приходов), возводились все новые и новые здания. Монгольские зодчие переосмыслили архитектурные формы буддийского зодчества с учетом своих возможностей и потребностей и сообразуясь с целесообразностью. Наряду со скромными храмами в долине Толы поднялись поистине уникальные сооружения, а самой красивой постройкой монастыря считался Дэчинкалбынсум – Храм Великого Спокойствия Калбы
[63]. Этот храм, являвшийся личной кумирней богдо-гэгэна, был выстроен рядом с его дворцом и обнесен общей с ним желтой оградой. Он расположился в самом центре, на главной площади города, сверкая позолотой двухъярусной крыши. А вокруг него стояли звенящие на ветру металлические колокольчики.
Самым большим и величественным храмом был Майдари-сум, который завершался крышей с ярко выраженным, подчеркнуто монгольским куполом, расцвеченным орнаментом «халзан», как у степных юрт. Стены храма, сложенные из деревянных брусьев, имитировали кладку тибетских монастырей.
Фигуру бурхана Майдари (высотой в 40 локтей) отливали в Долоноре (Северная Монголия). Считалось, что именно туда в свое время перенес мастерскую Ундэр-гэгэн, талант которого проявлялся разносторонне – в литературе, живописи, архитектуре, скульптуре. Когда бурхана Майдари привезли из Долонора и установили в приготовленном для него деревянном храме, здание стало разрушаться. Тогда ламы высказали догадку, а Банчен-богдо в Тибете подтвердил ее монгольской депутации: «Майдари не желает жить в кумирне китайской архитектуры, для него нужно построить новую кумирню тибетской архитектуры, причем он будто бы сам начертал план и фасад здания»
[64]. Но монголы, вернувшись из Тибета, по проекту ургинского настоятеля Хайдава-хамбо украсили храм оригинальной юртообразной крышей, хоть и покрыта она была окрашенной листовой медью.
Внутри этого высокого храма, над четырьмя ярусами галерей, не было потолка, а в крышу купола почти упиралась голова бурхана Майдари (монгольское название Майтреи – Будды грядущего).
