Мало кто понимал, куда идет колонна, состоящая из тех, кому удалось пройти по плотине или успеть перебраться через лед Сачана. Но кто-то там, впереди, всю ночь вел колонну, пусть медленно, но почти не останавливаясь, спасая остатки русского войска так нещадно растрепанного французами.
Данилов шел вместе со своим полком, точнее, с тем, что от него осталось, ведя в узде измотанную не меньше, чем он сам, лошадь, спотыкающуюся каждую минуту. Он шагал, как заводная кукла, не думая, зачем идет, куда и долго ли еще будет продолжаться это движение, являющееся смыслом жизни. В голове не было никаких мыслей, и все, что сейчас заполняло душу Николая, выражалось одним словом – пустота. Похожее состояние, кажется, владело и остальными участниками этого марша: пехотинцами, артиллеристами и кавалеристами; рядовыми и штаб-офицерами; ранеными, едущими на немногочисленных подводах, и теми, кого пощадило оружие врага. И только те, кто вел колонну, измученные не меньше остальных, шли вперед, имея определенную цель, не давая пустоте поглотить себя.
До полудня генерал Дохтуров вывел в Чейч, где находился Кутузов, остатки батальонов и эскадронов южного фланга, которые вчера поздно вечером считались полностью уничтоженными или взятыми в плен.
Главнокомандующий армии коалиции, Михаил Илларионович, не смог уснуть до утра, и это вполне естественно после вчерашнего сражения. Бегущие пехотинцы, оставляющие без прикрытия орудия, и отчаянно атакующие кавалергарды, вгрызшиеся в позицию гвардейцы и французские колонны, рвущиеся на Праценские высоты, нескончаемой вереницей шли перед мысленным взором, заставляя мозг искать те решения, которые могли бы привести к другому исходу сражения. Конечно, лучший вариант заключался в том, что не следовало атаковать Бонапарта. Через месяц в дело вступила бы Пруссия, и французскому императору пришлось несладко. Но Александру I слава нужна немедленно, и все доводы отвергались, практически не рассматриваясь. Далее диспозиция. Ее поручили составлять Вейротеру на том основании, что в прошлом году австрийские войска здесь, на Аустерлицком поле, проводили маневры. Можно подумать, что маневры заменяют опыт реальных сражений с Наполеоном! В результате Багратион, один из лучших генералов коалиции, оказался на малозначительном участке сражения с малочисленными войсками. А Буксгевден с основными силами бездарно возился около двух деревушек, давая время французам нанести сокрушительный удар в центре. Вот так! Карты были сданы, и пусть Кутузову на руки совсем не дали козырей, играть дальше пришлось ему.
Нельзя сказать, что в шестьдесят лет Михаил Илларионович начисто лишился амбиций, но объективно проанализировать прошедшее сражение он мог, не щадя самолюбия, скрупулезно выискивая собственные ошибки.
Так можно ли было удержать позицию, не сдать поле боя французам? Кутузов в этом не сомневался. После мощного удара Наполеона в центре он смог залатать брешь, занять оборону. Почти четыре часа шел бой за высоты. Этого достаточно, чтобы вытащить войска из южных болот. Потом передислоцировать ударные колонны, создать численный перевес и контратаковать измотанного безуспешным штурмом противника, разрезая его фронт на две части. Все же получилось наоборот – Наполеон разрезал армию коалиции. Только из-за того, что Буксгевден не выполнил приказ.
На секунду мелькнула мысль – приказ просто не был передан! Но Кутузов сразу отогнал ее. Пять посыльных! Теперь из-за Буксгевдена на него возложат ответственность за поражение. Ну право, не считать же виноватым императора России!
Утром, когда солнце уже взошло, Кутузов задремал в кресле. Скоро его разбудили известием, что прибыла колонна под командованием Дохтурова, и, как бы ни тяжелы были сегодняшние думы Михаила Илларионовича, он возрадовался от всей души. Значит, не все погибли! Значит, не все захвачены в плен!
Главнокомандующий сам выехал встречать колонну и, глядя на вереницу людей, тянущуюся длинной змеей по мерзлой дороге, чувствовал, как на глазах наворачиваются слезы. Молодцы! Не сдались в плен! Не дали врагу уничтожить себя! А ведь вчера, даже когда уже стемнело, слышно было, как била и била артиллерия Наполеона.
Вечером Кутузов принимал командиров полков, батальонов и эскадронов вышедших из окружения войск. Он уже говорил с императором, и теперь главнокомандующий, в сущности, прощался с офицерами. Данилов присутствовал на собрании только потому, что Тимохин, который весь вчерашний вечер и ночь ходил с головой, замотанной в бинты, был отправлен в госпиталь. Николай остался единственным офицером в эскадроне. И хотя в зале можно было увидеть двух-трех лейтенантов, корнет присутствовал в единственном числе. Да и к тому же, несомненно, самым молодым. Чем и обратил на себя внимание Кутузова.
Когда адъютант подвел Николая к главнокомандующему, тот вытянулся во фрунт и громким голосом представился:
– Корнет Данилов!
– Тише-тише, сам вижу, что корнет. А скажи-ка мне, молодец, в каких еще кампаниях ты участвовал, что до командира эскадрона дослужился? – в голосе Кутузова слышалась добрая ирония.
– Ни в каких, прямо из Пажеского корпуса сюда.
– Вот как?! А здесь, в Австрии, значит, вместе с полком в Кремсе у Дохтурова состоял?
– Да, ваше высокопревосходительство, только…
– И на Голлабрун с Багратионом ходил, – будто не замечая бестактной попытки корнета вставить слово, продолжил главнокомандующий, – и здесь, при взятии Тельница, отличился. Командир полка рассказывал. Орден тебе полагается, молодец, только, думаю, в этот раз ордена император раздавать не станет. Ну да это дело наживное.
И в этот момент Николай решил, что он должен прямо здесь и сейчас рассказать главнокомандующему о том, о чем вчера днем собирался рассказать его порученцу. Все, что знает о гибели Шмита. Все, что сообщил вчера Вяземский об убитых посыльных. В конце концов, о пуле, едва не попавшей в Багратиона.
– Ваше высокопревосходительство, я знаю, почему вчера мы проиграли сражение!
Менее удачную фразу придумать трудно.
– В твоем возрасте я тоже знал, почему проигрываются сражения, – голос Кутузова поскучнел.
– Дело не в возрасте, ваше высокопревосходительство, дело в том, что у Наполеона есть какое-то тайное оружие, – скороговоркой проговорил Данилов, понимая, что у него уплывает последний шанс высказаться.
– Я тебе, корнет, вот что скажу, – понижая голос и делая знак, чтобы Николай подвинулся ближе, сказал Михаил Илларионович, – ты, дружок, все это другому главнокомандующему лучше расскажешь. А мне все равно с Наполеоном больше воевать не придется.
И после небольшой паузы добавил:
– Только пока не говори об этом никому, корнет Данилов. Договорились?
Глава пятая
Фридланд
I
– Срочное донесение… От генерал-лейтенанта Лестока.
Вид у капитана утомленный, хотя это трудно сказать наверняка, – все-таки ночь на дворе.
– Откуда?
Адъютант Беннингсена с удивлением смотрел на прусского офицера, прибывшего с донесением.
