Глава восьмая
Бородино
I
Немного дальше, чем за сотню верст на запад от Москвы, небольшая речка Колоча, попетляв по полям, впадает в Москву-реку. Высокий берег в сочетании с водой – надежное укрепление. И если уж необходимо выбирать позицию для серьезного сражения, то ни один человек, мало-мальски знакомый с военным искусством, не скажет, что место здесь плохое.
Выше по течению Колочи, там, где Новая смоленская дорога пересекает реку, на дальнем от Москвы берегу стояла неприметная деревня, вдруг в одночасье ставшая известной всей Европе. Занявшая важное место в истории, ибо память о событиях, произошедших здесь в начале сентября тысяча восемьсот двенадцатого года, сохранилась на века. Обычная деревня с обычным русским названием – Бородино.
Несколькими верстами южнее Новой, через Утицу, шла Старая смоленская дорога. Русские войска, заняв позицию в этом месте, оседлали оба тракта, намертво закрыв путь на Москву. Это означало, что генеральное сражение, о котором с первого дня кампании мечтал Наполеон, состоится здесь.
Левый южный фланг позиции русских не имел мощных естественных укреплений – курган за Утицей да Семеновский овраг, за которым расположилось одноименное село. В центре, между дорогами, высокий холм, единственное удобное место для расположения батарей. Вот, пожалуй, и все.
Для усиления фланга силами ополченцев построили три флеши – укрепления, тупыми углами повернутые в сторону противника. А впереди, у деревни Шевардино, возвели мощный редут.
Михаил Илларионович Кутузов, занявший несколько дней назад вакантный пост главнокомандующего армией, получил титул князя со светлостью. Он понимал, что требуется от него. Как полководцу ему был очень симпатичен Барклай де Толли, который, хоть и шотландец, но России служит на славу, многим русским в пример. И то, что от шестисоттысячной армии Наполеона сюда, под Москву, добралось от силы сто сорок – сто шестьдесят тысяч солдат – это его заслуга. И армию сохранил, сто двадцать тысяч – вот они! Да еще и ополченцев тридцать тысяч. Ну этих, конечно, в бой бросать – только если самому в атаку идти! Ни умения, ни оружия – одни пики. Зато шестьсот сорок орудий – не меньше, чем у французов! Умница он, Барклай! Только когда у нас умных любили? Горлопанов, что орут на всех углах – разгромим Бонапарта, за патриотов держат, а вот тех, кто на самом деле Россию спасает, норовят предателями объявить. А все от того, что умного только умный может понять, а балаболка, он любому дураку понятен.
Но как бы ни умен был Барклай, как бы ни одобрял его стратегию генерал от инфантерии Кутузов, сражение придется принимать. Именно для того и назначил его император главнокомандующим. И в какой-то момент вновь почувствовал себя Михаил Илларионович как перед Аустерлицем, словно и не было этих семи лет. Умом понимал, надо отступать, может, через неделю сдать Москву, но отступать, собирая силы для решительного разгрома Наполеона, столь неосмотрительно забредшего в глубь России. Но тем же умом и понимал, что ни царь, ни кто другой не простят, если он без боя сдаст Москву. Как не простили Барклаю отступления.
Сходство с Аустерлицем придавала и позиция, выбранная для битвы. Возвышение в центре смутно напоминало Праценские высоты. Тот же противник, та же могущественная, обученная, отлично вооруженная армия. Семь лет назад Наполеон одержал победу. Убедительную, безоговорочную. Есть ли смысл отказываться от тактики, принесшей такую оглушительную викторию над этим же противником? Единственным аргументом, говорящим против такого выбора, будет лишь то, что однажды он уже применял эту тактику, с решительным ударом в центре, рассекающим русские армии. Странно, но именно этот же аргумент говорил, что Наполеон может повторить маневр. Потому что все помнят Аустерлиц и ждут других ходов.
Главнокомандующий, сидящий в горнице у стола с разложенной картой, выглядел пожилым человеком, дремлющим в кресле в ожидании ужина. Но работа мысли не поддавалась описанию. Сто двадцать тысяч пехотинцев, кавалеристов, артиллеристов расставлял на поле Кутузов, одновременно пытаясь понять, как поставит свою армию Наполеон. Направления ударов, пути перемещения резервов, оборонительные укрепления, запасные позиции для отхода, наиболее удобный рельеф для нанесения встречных атак, – все это утрясалось в голове, готовясь выплеснуться приказами и распоряжениями. Командами, превращающими многотысячную толпу вооруженных людей, в грозную силу, в Армию!
«Конечно, он должен ударить в центре! – размышлял Михаил Илларионович. – Покочевряжется, начнет атаку или слева, или справа, дождется, когда мы все резервы к флангам подтянем, да и ударит. Никуда не денется, болезный! Наполеон, он и в России Наполеон».
Как войска поставишь, так сражение и пойдет. Этой истине Кутузов учился всю жизнь, делая выводы из каждого преподнесенного противником урока, включая и тот, что получил от Бонапарта на Аустерлицком поле. И в основу плана русский главнокомандующий положил тот факт, что рано или поздно Наполеон ударит в центре. Всей мощью, бросив в решительный момент боя резервы. Что ж, надо ему помочь. На правый фланг – Барклая, шотландец не только позицию удержит, но и силы сбережет, а после прорыва французов ударит им в тыл. Слева – армия Багратиона. Там можно быть спокойным. Хотя князь всегда и везде выступал как сторонник наступательной тактики, равному ему в оборонительных боях просто не существовало.
В центре, конечно, нужно поставить кого-нибудь от Барклая де Толли. Армия у него в два раза больше. И нет других претендентов на это место – корпус Дохтурова. Однако с Наполеоном нужно еще в поддавки сыграть. И позиция в центре была отдана взятому у Багратиона корпусу Раевского.
Из артиллерии главнокомандующий выделил Раевскому только восемнадцать орудий, чтобы установить их на Курганной высоте. А триста пушек определил в артиллерийский резерв. Каково?! Раевскому восемнадцатью пушками Даву встречать, хотя нет, скорее Нея, – Даву по флешам ударит, а три сотни стволов будут простаивать в тылу у Псарево! В этом-то и был весь план. Когда французы опрокинут корпус Раевского и начнут вклиниваться в брешь между первой и второй армиями, то скоро упрутся в овраг, за которым их будет ждать половина русской артиллерии. И тогда наполеоновские солдаты поймут, чем триста орудийных стволов отличаются от восемнадцати, но будет уже поздно. Дохтуров запрет мышеловку и станет вместе с гвардией выжимать их на юг, на Багратиона. Тому, конечно, тяжеловато придется – и фронт держать, и окруженных французов не выпускать. Ну, да ему не привыкать. К тому же кавалерийский корпус Сиверса поможет, и вторая кирасирская дивизия. А понадобится, то и казаков Платова можно прислать. В общем, решено – Дохтурова в резерв.
Но самым главным звеном плана, конечно, был бы удар по корпусу Раевского. Французы должны смять и опрокинуть шестой пехотный корпус. «Прости меня, старика, – почти беззвучно проговаривал Кутузов, – не скажу я тебе, Николай Николаевич, что за задача у тебя. Не могу! И резервов не дам, когда адъютанты твои у меня в штабе хоровод водить станут».
II
– Жак! Как же я по тебе соскучился!
