– А здесь вся тысяча подвод метров на триста умещается. Представляешь, если эшелон с рельс свалится?
Каранелли не испытывал никаких проблем с применением слов, которые совсем недавно услышал. Лемешев только покачивал головой.
– Ну ты, Артист, и… артист! Пять минут назад услышал, что такое паровоз, а уже думаешь, как его с рельс свалить.
– Так он же фашистский.
– Да я не про это. Про уверенность твою, что любого противника можно победить.
– А разве не так? Нужно только найти слабые его стороны.
– Так, конечно, только скажи мне – ты когда-нибудь чего-нибудь боялся?
– О! Еще как! Жутко боялся, что отец узнает, что я разговаривал на улице с соседом, Наполеоном Бонапартом.
– Почему?
– Мой отец был священником, а Наполеон первым еретиком в округе.
Каранелли улыбнулся, но перед глазами всплыл страшный огненный шар под деревом, что стояло полтора века назад в поле недалеко от его дома.
– Грозы боялся. В детстве.
– Ясно. Хорошо, если не возражаешь, то расскажи, пожалуйста, как ты намерен лишить противника «тысячи подвод»?
– Подумать надо. Например, разобрать рельсы. Поезд же он быстро едет?
– Да, достаточно.
– Тогда он должен перевернуться, когда рельсы кончатся.
– На паровозе увидят, что рельсов нет, остановятся и отремонтируют путь.
– А если сразу за поворотом? В лесу?
– Перед составами обычно идут пустые паровозы, чтобы убедиться, что путь в порядке.
– Разобрать после того, как пройдет пустой паровоз.
– Не успеешь, у тебя минут пять, а то и меньше.
– Рельсы нужно взорвать! Перед самым эшелоном, когда уже остановиться нельзя, – встрявший в диалог Данилов был откровенно рад своей догадке.
– Молодец! Так и делают, когда хотят, чтобы состав с рельс сошел. Да, товарищи! С вами можно не только против немцев воевать. Но и против марсиан. Несмотря на их необыкновенное оружие.
– А что, – Данилов потрясенно смотрел на Лемешева, – марсиане тоже воюют?
– Почему ты нам ничего не сказал?
Голос Каранелли звучал столь серьезно, что до Олега вдруг дошла вся необычность ситуации – эти двое, наверное, единственные на планете люди, готовые броситься защищать Землю от марсиан прямо сейчас, только покажите где! Потому, что перейдя за несколько дней от карет и свечей к самолетам и электричеству, они настолько готовы воспринимать необычное, что какой-то там высадкой космических пришельцев их уже не удивить. И улыбка, тронувшая губы, сама собой ушла.
– Нет, не воюют марсиане! Не высаживались они на Землю. Роман есть такой у Толстого, «Аэлита» называется.
– Какого Толстого?
– Алексея… Писателя. Роман-то фантастический. Ну… Как будто сказка.
– А-а… Понятно… И хороший писатель?
– Замечательный! Можно сказать, гениальный!
– Да не может быть, – недоверчиво протянул Данилов, – гениальный писатель, и чтобы сказки писал…
– Ну и что? – Олег в свою очередь с удивлением взглянул на Николая. – Пушкин тоже сказки писал.
– Кто?
Челюсть у майора слегка отвисла.
– Тьфу, черт! Прости, – ответил Лемешев, – я не сообразил. Восемьсот двенадцатый год! Ему тогда только тринадцать исполнилось. Величайший поэт планеты! Я сейчас расскажу…
– Простите, господа любители русской словесности, о поэтах мы поговорим вечером, когда солнце сядет. Я и сам с удовольствием послушаю. А сейчас мы собираемся и выходим. Все ясно?!
– Господ в семнадцатом отменили, – шутливо огрызнулся Данилов, которому хотелось послушать про Пушкина, но он понимал, что командир прав.
Каранелли вывел товарищей в обнаруженную им точку на карте, где Днепр ближе всего подходил к железной дороге и магистрали, а лес, в свою очередь, подбирался к самому берегу. Правее находились остатки моста, у которого Лемешев принял последний бой в составе своей дивизии. Данилов с пулеметом остался внизу, а Каранелли с Лемешевым полезли на сосну, аккуратно поднимая винтовку, чтобы не задеть прицел о ветки.
Березовый лес на противоположном берегу оказался ниже, и, поднявшись только на две трети, они увидели, как на картинке, и железную дорогу и магистраль. Полевой бинокль, который достался от немецкого лейтенанта, превратил ее рассматривание в увлекательное занятие.
Железная дорога хоть и находилась метрах в семистах от Днепра, но повторяла в этом месте изгиб реки. Поезда снижали ход на повороте и дальше так же медленно ползли к станции Гусино.
– Если я правильно настроил прицел, то смогу снять часового, что едет на площадке последнего вагона.
– А стоит ли из-за одного солдата тревожить немцев? – возразил Лемешев.
– Кто подумает, что из этого леса стреляли? Будут искать в березняке на другом берегу.
– Как знать! Дистанция хоть и предельная, но случается, снайперы и с такой стреляют.
– А где мне еще винтовку испытать? Да и немцы могут не заметить, а на станции труп найдут – пусть потом ищут, где он пулю получил.
– Если наповал не убьешь, то боюсь, немец запомнит место. Или с площадки может упасть…
Но Луи уже не слушал. На магистрали в небольшом просвете зелени остановился грузовик. Солдаты посыпались с борта, направляясь к кустам справлять нужду. Многие закуривали.
– Предельная дистанция, говоришь?
Лемешев, сразу понявший мысль француза, припал к окулярам бинокля.
– Да ты что, Артист? Здесь же девятьсот пятьдесят метров!
– Это по карте. На глаз девятьсот восемьдесят, – то ли шутя, то ли серьезно отозвался тот, – какие самые уязвимые точки машины?
– Ну, колесо, бензобак. Если колесо, то заменят быстро, но сразу никуда не уедут. Если бензобак, то могут уехать, но недалеко. Зато чинить машину долго.
– Понятно.
Каранелли начал прицеливаться, но что-то не устроило его. Тогда он совсем поменял позу и стоял теперь на двух ветках, широко расставив ноги и опираясь спиной на ствол.
– Давай ремнями к стволу привяжу, а то, не ровен час, отдача столкнет – все ветки до комля срежешь ребрами.
– Вяжи! Только быстрее.
Каранелли уже входил в режим сосредоточенности перед выстрелом, когда и сердце почти останавливалось и дыхание практически исчезало.
Капрал Ланн делал последнюю затяжку, уже прозвучала команда садиться в машину. Свиста он не услышал, но негромкий металлический звук слегка задетого обода и резкое шипение воздуха, выходящего из покрышки, не оставляли сомнений – в колесо попала пуля.
– Ахтунг! – заорал капрал, падая на обочину в то самое место, которое он минуту назад обильно полил собственной мочой. Выдергивая винтовку из-за спины, он несколько секунд вглядывался в кусты на обочине. Дым от прилипшей к губе сигареты попал в глаз, и Ланн, оторвав ее, отбросил в сторону. Именно в эту секунду вторая пуля ударила в низ бензобака. Струя горючего, испаряясь на полуденной жаре, полилась на землю. Окурок, зацепившись за камень, выбросил сноп искр.
