Картина, конечно, риторически образна и неизбежно приукрашена. Однако отметим главное – Иларион, обращаясь к людям, среди которых некоторые застали крещение в детстве и все слышали о нем от старших родичей-свидетелей, совершенно уверен, что «не было ни единого противящегося». Митрополит, конечно, знал о трудностях крещения за пределами славянской Руси, в Ростове, где одно время сам пытался управлять епископией. Но на Руси, по его словам, сопротивления не было. Это он рассматривал как Божье чудо и приводил в доказательство подлинной чудесности самого крещения. Какая-либо утайка общеизвестного в таком контексте была бы не только рискованна для общего впечатления от «Слова» – просто нелепа.
Однако считается, что известие Иоакимовской летописи о крещении Новгорода разрушает эту идеализированную картину. Здесь нам придется глубже обычного углубиться в сами тексты источников – слишком важно восстановить подлинные события. Рассмотрим же шаг за шагом всю сумму летописных сообщений о крещении Новгорода.
Самый древний рассказ о крещении Новгорода находим в Новгородской первой летописи младшего извода. Этот рассказ находится в той части летописи, которая заимствована из киевского Начального свода второй половины XI века, хотя чаще всего рассматривается исследователями как новгородская вставка в него. Но вполне возможно использование новгородского предания и самим Начальным летописцем. Скорее в пользу этого свидетельствует и отсутствие (полное отсутствие!) сообщений о крещении второго по значимости города в Повести временных лет. Использовавший Начальную летопись, но пренебрежительно относившийся к новгородцам автор Повести, вероятно, проигнорировал сведения предшественника об их крещении как маловажные. Подтверждается это и наличием того же рассказа о крещении в Троицком списке Начальной летописи, относящемся к XVI веку, но не содержащем ни единой новгородской вставки. В любом случае, повторим, это самое древнее, не моложе XII века, повествование о крещении новгородцев.
Вот рассказ о крещении Новгорода из Новгородской первой летописи младшего извода:
«В лето 6497. Крестился Владимир, и вся земля Русская; и поставили в Киеве митрополита, а в Новгороде архиепископа, а по иным градам епископов, попов и диаконов; и была радость всюду. И пришел к Новгороду архиепископ Аким Корсунянин, и требища разрушил, и Перуна срубил, и повелел влечь его в Волхов; и повергли вожжами, влекли его по грязи, избивая палками; и заповедал никому и нигде его не принимать. И шел пидьблянин рано на реку, желая горшки везти в город. А тут Перун приплыл к мосткам, и отринул тот его шестом: “Ты, – сказал, – Перунище, досыта пил и ел, а ныне поплыви прочь”. И уплыл со света некошный».
Как видим, здесь нет данных о насильственном характере крещения и каких-либо конфликтах. Власть, как и в Киеве, призывает «не принимать» сверженного и опозоренного идола – и призыв этот услышан. Гончар из Пидьбы (села под Новгородом) посрамляет павшего бога, что встречает, разумеется, полное одобрение летописца. В такой картине, заметим, нет ничего недостоверного – дружинный государственный культ Перуна был навязан Новгородчине из Киева в качестве основного лишь за несколько лет до того. Об этом речь шла ранее. Заметим, что и тогда не говорится о каких-либо беспорядках и конфликтах («и жертвовали ему люди новгородские как богу»).
Более всего заставляет подозревать новгородскую вставку именование Иоакима архиепископом. Новгородские епископы стали архиепископами лишь в XII веке. Однако Новгород претендовал на это и ранее. Для Владимира же было вполне естественно после общерусской митрополии в Киеве учредить для севера Руси именно архиепископию. Новгородский иерарх становился старшим на Руси после митрополита, как новгородский князь после киевского князя. Другое дело, что неустоявшийся статус самого Киева (то ли митрополия, то ли архиепископия) привел в итоге и к снижению статуса Новгорода до «обычной» епископии. Возможно и иное объяснение: в последние годы жизни, в отсутствие иерарха в Киеве, Иоаким временно являлся главой Русской Церкви.
В следующей по времени после Начальной летописи – Повести временных лет начала XII века – как уже было сказано, речь о крещении Новгорода не идет вообще. Примечательно, что отсутствуют и те данные из вышеприведенной статьи 6497 «лета», которые просто не могли не присутствовать в первоначальном рассказе о крещении Руси, – сведения об учреждении иерархии во главе с митрополитом. Это еще один аргумент в пользу того, что рассказ из Новгородской первой принадлежит создателю Начальной летописи. В Повести же по указанным ранее причинам была выпущена вся данная летописная статья.
Ряд известий собственно новгородских летописцев о крещении Новгорода открывает статья из Новгородского летописного свода 1411 года, вошедшего в состав Новгородско-Карамзинской летописи. Он, в свою очередь, стал источником для общерусского свода 1418 года, который отразился в Софийской первой и Новгородской четвертой летописях. Эти своды содержат немало ценнейших уникальных известий по истории Киевской Руси, и известия эти, как правило, достоверны.
В новгородской летописи начала XV столетия имелся, конечно, и рассказ о крещении, несколько отличный от Новгородской первой летописи младшего извода. Приводим его далее:
«В лето 6497. Крестился Владимир и взял у Фотия, патриарха цареградского, во-первых, митрополита Киеву Леона, и в Новгород архиепископа Акима Корсунанина, а по иным градам епископов, попов и диаконов, которые крестили всю землю Русскую. И была радость всюду. И пришел в Новгород архиепископ Аким, и требища разорил, и Перуна срубил, и повелел влечь его в Волхов. И повергли вожжами, влекли его по калу, избивая палками и пихая. И в то время вошел в Перуна бес и начал кричать: “О горе! Ох мне! Достался немилостивым сим рукам!” И швырнули его в Волхов. Он же, проплывая под великим мостом, бросил палицу свою на мост – от нее-то и ныне безумные убиваются, утеху творя бесам. И заповедали никому нигде не перенимать его. И шел пидьблянин рано на реку, желая горшки везти во град. А Перун приплыл к мосткам, и отринул тот его шестом: “Ты, – сказал, – Перунище, досыта пил и ел, а нынче поплыви прочь”. И поплыл со света некошный».
В этом тексте имеются две существенные вставки по сравнению с предыдущим рассказом. Во-первых, введена известная, но недостоверная легенда о крещении Владимира при патриархе Фотии, о коей уже речь шла. Именно в связи с этим называется первый митрополит Леон, ранее известный в основном по митрополичьим перечням.
Вторая вставка относится к рассматриваемой нами истории крещения новгородцев. Летописец ввел известный ему и вообще довольно-таки популярный в Новгороде фольклорный сюжет о проклятии Перуна, из-за которого начались вечевые побоища на мосту через Волхов. Таким образом, новгородский идол, в отличие от киевского двойника, в народной памяти все-таки «заверещал». Софийская первая летопись добавляет к его воплям еще и пророчество, изреченное после броска палицы: «Этим пусть меня поминают новгородские дети». Этот миф, сложившийся, как видим, уже в эпоху удельной раздробленности, ничего не добавляет к картине крещения. Хотя, несомненно, он свидетельствует о страхе вчерашних язычников перед своим повергнутым божеством.
