Поначалу Илья просто удивился. Решил: шутка чья-то дурного толка. Совсем дурного, потому что Илья, считай, голый, в одном исподнем, ни креста на шее, ни оружия, ни украшений, ничего, если не считать вот этих самых железных браслетов. Солидных таких, закреплённых в скобы, приваренные к железной раме, что шла понизу вдоль всех четырёх стенок возка. И на ногах – тоже цепь. Эта посвободнее и пропущена через кольцо, приваренное к той же раме пониже входа в возок.
Рама и кольца были ржавые, так что вряд ли возок обустраивали персонально для Ильи, но от этого веселее не становилось.
В дне возка, собранном из толстых досок, присыпанных несвежим сеном, имелась дыра, сквозь которую можно было видеть чёрную утоптанную землю, бегущую назад – возок двигался. Илье было слышно, как снаружи топочут копыта и переговариваются всадники. Слов было не разобрать, да и разбирать не хотелось. Шутники, чтоб им дерьма свинячьего наесться.
Чувствовал себя Илья прескверно. Это ж сколько он выпил вчера?
От попытки припомнить недавнее прошлое голова разболелась сильнее. С болью пришла злость.
Илья дёрнул цепь. Сначала на пробу, потом сильнее, но железо не поддалось. Закреплено на совесть.
Рвать во всю силу Илья не рискнул: края оков острые, с грубыми заусенцами. Так и запястья покалечить недолго.
Нет, подумать только! Его, старшего гридня, княжича моровского и рыцаря гербового, – на цепь сажать! Кому только такое в дурную голову пришло?
А голова, однако, болит нешутейно. И пить хочется! Что за игры, к воронам! Он им что, отрок беспоясный?
Илья вновь загрохотал цепями.
Подействовало. Возок остановился. Дверца откинулась в сторону, явив Илье человека крепкого, оружного и совершенно незнакомого.
– Ага! – воскликнул незнакомец. – Очухался, пёс киевский! Это хорошо. Кабы ты сдох, владетелю это не понравилось бы!
– Не ори, – попросил Илья, у которого от воплей незнакомца в голове ёжики запрыгали. – Какой ещё владетель?
– Великодостойный владетель Мислав! – торжественно сообщил незнакомец.
– Не знаю такого, – пробормотал Илья. – Ты, это, цепи давай сними и попить принеси. Пить я хочу. И отлить тоже. И моё всё тоже верни. И пошевеливайся, затянулась шутка-то.
Незнакомец захихикал.
– Шутка, говоришь? – Он небольно пнул носком сапога босую ногу Ильи. – Ну владетель с тобой уж пошутит так пошутит. Слыхал, очень он на тебя зол, рус, за племянника своего Миховила. За шурина своего, может, ещё и спасибо сказал бы. Дурак тот был, каких поискать. А за племяша он с тебя шкуру сдерёт. Любил Миховила как сына. Наследником полагал.
– Какого ещё Миховила? – Соображать было трудно, потому что голова болела всё сильнее. – Не знаю такого.
– Врёшь! – Незнакомец развеселился ещё больше. – Ну ври, ври. Опознали тебя, рус. Но ты поотпирайся. Владетель Мислав упрямых любит.
Нет, это не шутка. Это похуже. Миховил, Миховил?..
Вспомнил. Этот самый и есть, точно. Он же их с отцом тогда родством с неким владетелем пугал.
– Воды дай, – буркнул Илья. – И цепи сними. Да украшения эти, – Илья показал на запястья незнакомца, – тоже не забудь снять. Моё это. Тогда, может, жив останешься. Знаешь небось, кто я?
– Ага, – согласился незнакомец. – Знаю. Потому посиди-ка ты в цепях покудова. А вода тебе будет. И пожрать. Владетелю ты живым нужен. Договор у нас такой: предоставить ему тебя со всем, что на тебе. Но эти браслетики я, пожалуй, себе оставлю. Откуда Миславу знать, что они тоже твои были? Ты ведь меня не выдашь, верно?
Илья промолчал. Осмыслял услышанное.
Незнакомец понял его неправильно.
– Со мной тебе лучше дружить, – сказал он строго. – Живым-то я тебя довезу, раз уговор такой, а вот целым ли? Не знаю. Вдруг ты буйствовать начнёшь и придётся тебе жилы подрезать? – Незнакомец хихикнул. – Или язык. Так что ты не буйствуй, рус, и отдам я тебя владетелю Миславу целеньким. Как благородную девицу – жениху. Понял меня?
Илья кивнул. Буйствовать он не собирался. Как осознал, что дела совсем скверные, так сразу и успокоился. Настоящая опасность охладила чувства и обострила разум. Раз уж пересилить врага не удастся, значит, надо его перехитрить. Успокоить. Убедить, что он, Илья, не так опасен, как о нём говорят. И то, что его посадили на цепь, как мишку, уже подсказывало, как надо себя вести. Раз так, то Илья и будет себя вести как медведь на цепи. Постарается казаться спокойным и неуклюжим увальнем, который за миску похлёбки хоть споёт, хоть спляшет. Медлительным, неопасным. Но стоит сторожу оплошать, и мишка ему вмиг затылок на нос натянет.
Незнакомец не обманул. Воду принёс и котелок с зерновой кашей. Ложки не дали, но главной сложностью было другое: длины цепи только-только хватало, чтоб пальцами до носа дотянуться.
Пока Илья ел, незнакомец за ним присматривал. Очень внимательно. Илья вёл себя смирно. Безропотно отдал и котелок, и миску с водой.
– Нужду справлять сюда, – показал незнакомец на дырку. – Нагадишь на пол – тебе же хуже.
И покинул возок, который спустя некоторое время продолжил движение.
Илья задремал. Цепи ему не мешали. Он и в седле спать мог, если требовалось. «Сон лечит, – говорила матушка. – Во сне болезнь от тебя уходит, а силы приходят».
Так и есть. Когда Илья проснулся, голова уже не болела и сил прибавилось. Вот только цепи, к сожалению, никуда не делись.
Судя по звукам, ехали по лесной дороге. И торопились. Возок качался и подпрыгивал, как ладья на мелкой волне.
Как же он угодил к хорватам?
Память не отвечала.
То есть он очень хорошо помнил свадьбу Улада, священника в золотой парче, юную невесту с испуганным личиком…
Потом был пир, пир и снова пир. Молодецкие забавы и Перунов танец прямо посреди пиршественного зала, который плясал Илья вместе с другими варягами. Действо, прямо скажем, языческое. Но протестов со стороны церкви не было. Венчавший молодых священник-булгарин, всё в тех же золотых одеждах, но без важной шапки, храпел, уткнувшись лицом в блюдо с объедками, из которого, огрызаясь друг на друга и капая слюной на священническую лысину, жрали, давясь, вспрыгнувшие на стол охотничьи псы.
Ещё помнилась белая женская спина и мясистые подпрыгивающие ягодицы, горы горячего сочного мяса, груды обглоданных костей, раскрасневшиеся усатые и бородатые лица, братина и дружный рёв, который звался молодецкой песней, в которой каждый старался перекричать остальных…
Последнее, что запечатлелось: огроменный рог с вином, который Илья осушил и швырнул наземь, потом – какие-то смутно знакомые лица и наконец дикая скачка по стерне. Конь нёс галопом, и Илья раз за разом взбадривал его плетью, потому что конь под Ильёй был незнакомый, на голос отвечал плохо, а Илья хотел быстрей. Время от времени он оглядывался и кричал обидные слова всадникам, которые отставали всё больше и больше. Но то была не погоня, потому что лук Илья не трогал. Да и на раменах его была не боевая, а лёгкая охотничья бронь. Лук, кстати, тоже был другой, не тот, с которым Илья ходил в бой. Память сохранила торчащее из налуча обмотанное берестой древко, белый костяной наконечник и почему-то плащ яркого жёлтого цвета.
