Но терпеть можно.
– Видать, не только твоя, – пробормотал Илья. – В прошлый-то раз без тебя справился. И холопам твоим кровушки пустил чутка.
И снова хохот.
Ну да, кровь, что пролилась на земле капища, – дар его хозяину. Без разницы, добровольный или насильственный. Получается, что Илья по собственной воле ещё и жертву кровавую врагу своему принёс…
– А вот хренушки! Когда варяг убивает в бою, он не какому-то там Сварогу-Свентовиту-Яровиту жертвует. Варяг Перуну служит! Ну-ка что на это?
– Мне! – Громом грохнуло в голове. – Моя земля, моя речь, мои люди! Всё – мне!
Туман раздался опять, и перед Ильёй возник богатырь. Тот самый. И огромный, как прежде. Улыбнулся Илье радостно, рукой помахал. И жёнка его – рядом, у мощного колена, голая совсем. Тоже улыбается, по лону мохнатому себя похлопывает…
И осозналось вдруг: смерть это. И богатырь этот – смерть. И баба блудливая – тоже. Морена. Смерть. Правильно говорят: с воином смерть всегда рядом. Его или чужая.
Вот только не про Илью это сказано. Потому что не для смерти он сражается, а для жизни. Жизнь он несёт, вот главное! Пусть иной раз через смерть, но всё равно – жизнь! И простую жизнь, и Вечную! Людям. Всем. Так правильно.
– Да, – сказал он уже вслух. – Так правильно.
И дальше слова уже сами пошли. Изнутри. Из сердца.
– Да воскре́снет Бог, и расточа́тся врази́ Его́, и да бежа́т от лица́ Его ненави́дящии Его́. Я́ко исчезает дым; да исчезнут…
И всё и впрямь исчезло. Вернее, не всё, а только морок бесовский.
Кое-кто остался.
– … Прочь отсюда! – гремел сварг.
Глаза его налились красным. Точь-в-точь берсерк нурманский. – Прокляну!
Илья не оборачивался, но слышал, как пятятся его соратники. А может, кони их сами назад сдали?
Ощущение, будто выпихивает его кто-то из капища, толкает в грудь: пошёл отсюда!
А сварг щерится да лыбится. Доволен, тварь!
– Илюха, ты чего застыл?
Нет, не всех сварг зачаровал. Маттаха, вот, тоже не взяли силы бесовские.
Тут Илья и вовсе духом воспрял.
– И как же ты меня проклянёшь, дед? – спросил он.
Сварг удивился. Не ждал такого, похоже. Даже огнь красный в глазах притух.
Ответил, однако, тем же грозным властным гласом:
– Страшно прокляну! Велик гнев Сварога, отца богов! Кровь он студит, силу отнимает! Зубы у тебя выпадут, руки-ноги заледенеют! – Ощерился ехидно: – И стручок твой высохнет, меньше горохового станет!
Очень сильно сказал. Илье даже захотелось пощупать: проверить, не усохло ли уже его…
А вот Маттаху хоть бы хны.
– А чем же ты, старик, так бога своего разгневал? – спросил он весело.
– Молчи, кощун глупый! – грянул сварг, ударяя в землю посохом. – Не ведаешь, что речёшь! Проклят ты отныне!
– Я-то? – Маттах спрыгнул наземь, прошёл мимо Ильи к сваргу, спросил насмешливо: – Ты, дед, в воду на себя глядел? Зубы, говоришь, у меня выпадут?
Макушка хузарина – вровень с плечом сварга, но Маттаха разница в росте не остановила.
– Глянем-ка, что у тебя самого с зубами! – И дерзко ухватил сварга за бороду.
Тот рванулся, махнул посохом. Сноровисто так, похоже, умел с оружием управляться. Однако против Маттаха ему бы и меч не помог. Хузарин свободной рукой перехватил десницу сварга, вывернул, отнял посох и – хрясь! – переломил ногой волшебную снасть.
Не испугался, что змеёй обернётся.
И не обернулась. Сломалась, как обычная палка.
А Маттах бороду на кулак намотал, заставив сварга согнуться, потом за власы ухватил, рот ему раскрыл насильно и Илье показал:
– Глянь-ка, брат! Так и есть. Проклял его божок. Зубов-то – недостача! И силушки тоже… Руки свои холодные от меня живо убрал! – прикрикнул он на сварга, попытался разжать сквернящие бороду пальцы хузарина. – Как думаешь? Может, портки с тебя стянуть и на стручок глянуть?
Сварг заскрежетал оставшимися зубами так, что даже Илья услышал, рванулся что было силы… Но хузарин хоть и невелик, да крепок. И держал умело. Не вывернуться.
– Оставь его, – сказал Илья. – Пусть… доживает.
– Шкуру б с тебя содрать да сольцей натереть, что брата моего мишкой травил! – посулил Маттах. – Да соли жалко.
Он с силой оттолкнул от себя сварга. Тот не устоял, плюхнулся на задницу. Лицо скривилось от жестокой обиды и собственного бессилия. Илье вдруг привиделось: не человек это, а сам Сварог, низвергнутый со своих языческих небес на землю.
Маттах тем временем взялся за цепь, потянул, но та не поддалась.
– Ну-ка, Илюха, пособи! – попросил хузарин.
Илья подошёл, расшвыряв ногами подношения, поплевал на руки, взялся как следует, упёрся…
И едва увернулся, когда цепь со звоном лопнула и конец чуть не прилетел ему в лицо.
– Ишь, отбивается идол! – ухмыльнулся Илья.
– Это что! – сказал подошедший Нагнидуб. – Вон Перун наш новгородский, когда его прочь волокли, троих насмерть придавил и в реку убёг! – Он тоже ухватился за повисший обрывок цепи.
– Да не тяните вы, турищи здоровые, – вмешался Маттах. – Размотать проще будет.
Пока разматывали, Маттах глянул лопнувшее звено на излом…
И заругался дурными словами по-хузарски и по-словенски.
Илья тоже глянул… и усмехнулся. Правы оказались старшие братья. Золотым оказался лишь ободок на изломе, а внутри всё серое. Свинец, похоже. Вот оно, золото старых богов: снаружи блестит, а внутри – дрянь.
– Бочар, давай-ка к жрецам, – распорядился Илья. – Расспроси их насчёт схоронок, раз они цепь нам фальшивую подсунули. Сумеешь?
– Смеёшься? Они у меня жаворонками запоют!
– А с этим что, старший? – спросил кто-то, указывая на деревянного идола. – Сжечь?
Илья подумал немного, потом мотнул головой:
– Оставим так.
– Князь уличский всё бы пожечь велел, – заметил Бочар.
– А для чего жечь-то? – спросил Илья.
– А чтоб все видели: нет больше у старых богов на нашей земле власти!
– А ты оглянись, – посоветовал Илья. – Неужели и без того не видно, чья нынче власть?
Бочар поглядел вокруг: на согнанных в загон для скота смердов, на убитых стражей, оберегавших, но не оберегших капище, на связанных сваргов и на одного несвязанного, сидящего на земле рядом с обломками жреческого посоха. Того, кто раньше мог обрекать на смерть и проклинать именем своего бога, а теперь всей его власти – утирать слёзы на старческих щеках…
