– Я умер и восстал из мертвых, чему еще мне удивляться в этом мире? Что было или не было по ту сторону, я не помню, а раз так, то мне и жалеть не о чем. Когда смогу приступить к работе?
– Как только пройдешь медицинское освидетельствование и тебя обследуют наши маги. Черт знает, что ты теперь такое.
– Узнаю шефа! – нисколько не обиделся он.
– Как только мы убедимся в твоей благонадежности, в том, что ты человек и мозг у тебя на месте, будешь восстановлен в звании, должности и получишь назад свой нож. Еще вопросы есть?
– Нет, разве что просьба! Я бы с удовольствием чего-нибудь заточил!
– Прости?
– Жрать хочу – не могу!
– Обратись к Луи. Себастина, принеси чаю. До вечера еще есть время.
Вскоре моя горничная вернулась с подносом и доложила, что оживший мертвец истребляет продовольственные запасы дома.
– Вы верите в его рассказ, хозяин?
– Вполне. Я искренне рад тому, что случилось, и не особо взволнован самим фактом. С нами происходили и более странные вещи. Однако Нэгари Ухру оставила на нем свой веве, и это беспокоит. Отныне мы должны помнить – хотя Адольф предан мне сердцем, его жизнь ему больше не принадлежит.
– Не будет ли разумнее удалить дискредитированного агента от вас, хозяин?
– Позволь мне вновь побыть сентиментальным дураком. Интуиция подсказывает, что это слишком резкий шаг в неправильном направлении. Сегодня ночью постараюсь вытянуть из богини все что можно. Хм, бергамот? Хороший выбор.
Лишь с помощью непререкаемого авторитета мангуда я смог собрать в одном месте практически всех влиятельнейших кавандеро столицы. Ни королевская, ни духовная власть, ни законники, ни маги не смогли бы сделать этого так быстро и эффективно. Старый опыт работы с преступниками, гласивший, что нужно иметь «своих» в их среде, все еще хранил актуальность.
«Под королевским утесом» окружало тройное кольцо охраны. Дюжие мангуда следили за всем и вся вокруг, но кроме них присутствовали мои агенты в штатском и кавандеро, явившиеся эскортом вместе со своими главарями. Все понимали, что бал здесь правят могучие двуликие, но следовало сохранять лицо.
Эскудеро встречал меня при входе.
– Прекрасный закат, дон эл’Харэн, не находите?
– Воистину. В этих широтах закаты восхитительны, хотя, признаюсь, я скучаю по дому. И по зиме.
– Я много слышал о ваших снежных зимах.
– Вам понравится, я уверен. Кхем, значит, все собрались?
– Ждут. Нервничают.
– В банке со скорпионами атмосфера обычно напряженная.
– Да, но дело в ином. Им не нравится близость бастиона.
Единственным зданием в Двуличье, превышавшим высоту двух этажей, был Рыбацкий бастион – одна из немногих старых крепостей, некогда охранявших город с моря, дожившая до нынешних дней. Она тоже высилась на набережной много севернее таверны. Уже несколько веков эта крепость использовалась как главная королевская тюрьма, и охраняли ее как внутри, так и снаружи мангуда. Если бы кто-то и смог сбежать из Рыбацкого бастиона, ему на выбор предлагалось два пути: морем, которое здесь накатывало на острые скалы, или обитель двуликих, которым разрешалось устраивать охоту и убивать всех беглецов.
– Действительно. Что ж, дон Эскудеро, после полуночи у меня назначена крайне важная встреча, так что давайте начинать.
Они собрались за круглым столом посреди главного зала таверны, шесть персон разных видовых, этнических и половых принадлежностей, объединенные лишь общим незаконным статусом. За спиной каждого маячило по одному доверенному помощнику. Так, для виду.
– Добрый вечер, уважаемые доны. – Я снял шляпу и сел на свободное место, а за моей спиной стал сам Эскудеро. Так, для виду. – Нижайше благодарю за то, что вы пошли навстречу и наделили доверием.
– Вам, зеньор, никто здесь не доверяет. Мы собрались потому, что об этом попросил дон Эскудеро.
– Переходите к делу, я спешу.
– Мне все это не нравится, с каких пор мы ведем дела с тэнкрисами?
– Где Старый Гриф, почему его нет?
– А он уж давно не вылезает из своей берлоги, ты не знал?
– К делу так к делу, – согласился я, не позволяя им начать задавать вопросы, – позвольте приступить.
По щелчку пальцев в помещение внесли шесть небольших сундучков, доверху набитых тем, что в первую очередь приходит на ум, когда звучит слово «сокровища».
– Сии подарки есть акт вежливости, они ни к чему вас не обязывают.
– Этот высокородный уже хочет нас купить.
– Я почти не оскорблен, тут же целое состояние!
– Подбери слюни, не позорься.
– Если тебе не нужно, я возьму и этот, ха-ха!
– Руки прочь, хапуга!
– Мужчины, не теряйте самообладания.
– Почтенные доны, – я повысил голос, – вы свободны хоть сейчас уйти, забрав подарки с собой или оставив их здесь. Вы можете хоть в море их выбросить, коль пожелаете. Я хочу лишь сказать, что это сущая мелочь в сравнении с моей благодарностью по завершении наших дел.
Ни один не оторвал седалища от стула. Золото воистину тяжелейший из металлов.
В последовавшие часы я имел несчастье в очередной раз убедиться, что воротилы преступного мира своим упрямством, жадностью и хитростью не уступали матерым дипломатам. Мне приходилось не единожды прибегать к Голосу, дабы устранять постоянно вскипавшие ссоры и осаживать этих чрезмерно наглевших вымогателей, еще и стараясь выдавить из них согласие.
Просьба моя была проста: начать наступление на точки кормления Старого Грифа. Я хотел руками собравшихся выдавить главаря Бурерожденных из его логова на нейтральную территорию под видом переговоров, ибо знал, что некоторыми делами тот еще интересовался. По крайней мере, его преступная организация не развалилась, бордели, кулачные бои и скачки, игорные дома, наркоторговля и контрабанда продолжали приносить деньги. Механизм работал, а значит, кому-то было до этого дело.
Скольких нервов и сил мне стоило не сорваться на этих склочных балаболов, вежливо убеждая их помочь. Я пообещал главарям щедрое вознаграждение, дал формальный повод для объявления войны, гласивший, что Старый Гриф уже помер, а от его имени тайно заправляют более мелкие кавандеро. Я даже предоставил им своих солдат, чтобы они не теряли собственных разумных, но и после этого они изрядно помотали мне нервы.
Наконец, когда был составлен набросок плана и оговорены все более-менее важные детали, когда пришел момент сказать последнее решающее слово, главари помедлили. Перед ними стоял чужак, и все они не могли забыть об этом. Именно в тот момент важность личного поручительства для преступного мира вновь была доказана – Армандо Эскудеро в подавленной тишине произнес всего два слова: «Я ручаюсь».
