– Она здесь, – всхлипнула старпом, роняя слезы, – она…
Тело отказалось двигаться, все члены сковал мертвый холод и что-то сдавило грудь так, что ни вдохнуть, ни выдохнуть. Изо всех сил я попытался сделать шаг навстречу, но рухнул на колени, сознание помутилось. Не помню, что происходило потом, только белое лицо жены стояло перед глазами… нет, это ее голова лежала у меня на коленях. Моя Бель была мертва.
– Как?
Клара сидела рядом и тихо рыдала. Я был ей благодарен за это, ибо она могла позволить себе то, чего я не позволял. Вокруг уже стояли гвардейцы Черного Караула, оттеснившие всех лишних, но и перед ними я не смел проявлять слабость.
– Мостик… вдребезги… упали… в море… я плыла… но она… она… ее убило взрывной волно-о-ой! – Стон стал воем, и широкие плечи Клары затряслись.
Мы не были хоть сколько-нибудь хорошо знакомы, перекинулись едва ли парой фраз за всю жизнь, и только, но о Кларе Осельрод я знал все, даже то, что она скрывала от своего капитана, а она знала то, что Бель скрывала от мира. Она знала обо мне. Поэтому я притянул ее и крепко прижал к себе – Клара была единственной во всем мире, кто мог в полной мере разделить мою боль, ведь она тоже беззаветно любила Бельмере.
– Нам нужно на сушу, старший помощник Осельрод. Немедля.
– Зачем? – всхлипнула она.
– Ради любви. Нам нужно на сушу.
Я с Бельмере на руках, Себастина и Клара Осельрод погрузились на одну из спасательных лодок «Ветра полыни» и отправились к острову. Солдаты налегали на весла, лодка скользила между еще живыми и уже погибшими кораблями. В воде плавало немало мертвецов, люди и иные, военные моряки разных стран. Тут и там выжившие взывали о помощи, но меня не трогали их мольбы, я смотрел на то, что еще недавно было моей женой. Именно так. Было.
Странно, я стольких убил за годы службы, так хорошо понял смерть… думал, что так хорошо ее понял, однако теперь я видел, что не понимал ни черта. Как главное украшение всей моей жизни могла в одночасье стать этим холодным безжизненным предметом? Тело – всего лишь материя. Жизнь – всего лишь фокус, помогающий мясу оставаться свежим. Моя Бель исчезла, а на руках я держал кусок плоти, словно бы никак с нею не связанный. Все старания поверить, что эта пустая оболочка была ею, оканчивались ничем. Не мог я смириться с ее смертью. Ни за что на свете.
Крохотная песчаная коса с изъеденными ветром скалами – вот и весь остров. Жить на нем могли только чайки, гнезда коих мы потревожили, высаживаясь на берег. Солдаты получили приказ ждать у лодки. Себастина и Клара шли за мной по усыпанному ракушками песку, туда, где суша была тверже, туда, где скальные выступы образовывали ненадежное укрытие от ветра и более надежное – от чужих глаз.
– Здесь, – сказал я, бережно укладывая тело, – это место сойдет. Посмотри-ка, Себастина, здесь уже кто-то умер. Это добрый знак.
Под одним из камней лежал выбеленный солнцем человеческий скелет.
– Да, это место совершенно точно подойдет. Старший помощник, прошу, не подходите слишком близко и храните молчание, что бы ни произошло.
Клара Осельрод отступила. Она не понимала, что происходит, но и не особо хотела знать ответ. Горе было столь сильно, что некоторые чувства в ней притупились, и, пожалуй, даже угроза смерти не смогла бы вывести несчастную из этого состояния.
Я сбросил плащ и снял маску, а потом и вторую, обнажив свое истинное лицо. Вся лишняя одежда тоже была снята. Оставшись босым в приспущенном с торса комбинезоне, я взял нож и уткнул его острием в свой лоб. Два росчерка – простой крест. Такой же лег на сердце, живот, левое запястье, и правое тоже.
– Достаточно, пожалуй. Себастина, дай мне его.
Моя горничная извлекла из-под плаща футляр, а из него – костяной палец с болтавшимся на нем перстнем. После той ночи, когда труп Адольфа Дорэ вырвался из посольства, я решил, что этот полезный божественный предмет следует постоянно носить с собой.
– Хорошо, – сказал я, поднося костяшку к губам, – попробуем. Папа Хогби, открой врата! Барон Шелеба, встреть меня на кровавом перекрестке!
Костяной палец скрючился в моей руке, золото быстро зазвякало о дрожащую кость, и вдруг все прекратилось.
– Без ритуала, без атрибутов, без должного почтения, – прокряхтел скелет, валявшийся поодаль, приподнимая пустой череп. – Что за неуважение!
– Прости, у меня не было выбора, не было возможности.
Голый костяк поднялся, встряхнулся и, наклонившись, достал из песка пустую бутылку. Он запрокинул череп, и из горлышка полилась влага, там, где она касалась костей, нарастала плоть, кожа, а потом и ткань. Не прошло и минуты, как Барон Шелеба предстал в полном великолепии. Божество приблизилось и, встав над трупом моей жены, щелчком пальцев сбило цилиндр на затылок.
– Однако жаль. Повидал я прекрасных женщин, но такие, как она… Впрочем, я и в день нашего знакомства видел, что ей недолго осталось. Сочувствую твоей утрате, смертный, это сокровище, которого второй раз не обрести.
– Я все же попробую.
Бог расплылся в широкой белоснежной улыбке, и фиолетовые огоньки его глаз стали ярче. Конечно, он знал, зачем я позвал его сюда.
– Хочешь купить ее жизнь, Бриан эл’Мориа? А найдется ли у тебя подходящая плата?
– Готов отдать все, чем владею.
Бог пренебрежительно хмыкнул:
– А что у тебя есть, Бриан эл’Мориа? Ты даже на собственную душу не имеешь права, так что же с тебя взять?
– Моя жизнь, пожалуй, все еще принадлежит мне.
– Жизнь для меня – это лишь время, которое отмерено вам для ваших скоротечных земных дел. Что бессмертному делать с твоей жизнью?
– Использовать ее как приманку для других смертных, разумеется. Жизнь для нас – ходовой товар, мы многое готовы отдать за пару-тройку лишних лет.
– Хм, значит, ты сведущ в этих вопросах, понимаю, уважаю. – Бог задумчиво вздохнул и крутанул тросточку меж пальцев. – Но вот ведь какая загвоздка, смертный, можно выгодно поменять годы жизни на, скажем, какую-то сверхъестественную силу, какую-то полезную способность, на богатство, на власть. Но менять жизнь одного на жизнь другого… какой же мне с этого прок?
– Я предлагаю заключить сделку, Барон, ты примешь это предложение или предпочтешь и дальше впустую тратить время?
– Куда тебе спешить? Более мертвой она уж не станет.
Шелеба ждал ярости, угроз, проклятий, но я покорно принимал подначивания, ибо не чувствовал в себе ничего, кроме одного непреодолимого желания вновь услышать смех Бели.
– Вот что, смертный, для начала верни-ка мне палец! Мы с тобой не друзья, и я ничем тебе не обязан.
– Бери.
Костяшка прыгнула на родную кисть и мгновенно обросла плотью. Барон полюбовался вернувшейся утратой и несколько раз щелкнул пальцами, наслаждаясь звуком.
