– Кроме любви. Моему малышу нужна любовь, Бри, как цветку солнце, без нее он не сможет жить.
– Я понимаю, Ким.
Набрав в рот яду, я поцеловал Кименрию. Поцеловал так, как уже много лет целовал одну лишь Бельмере, свою законную жену. То был долгий, страстный и бесстыдно откровенный поцелуй, который Ким пыталась продлить, цепляясь за него как за последний вдох, будто не от этого поцелуя холод проникал в ее тело. У меня был иммунитет, у нее иммунитета не было.
Когда губы наши наконец разъединились, она тяжело дышала, глаза были прикрыты.
– Вот это и есть настоящий поцелуй. Ни один мужчина и ни одна женщина не целовали меня так, как ты.
Мне нечего было ответить на это.
– Можно я буду смотреть на себя твоими глазами? В твоих глазах я всегда была неотразима.
– Ты действительно неотразима. Смотри.
Я держал ее в объятиях до самого утра.
С первыми лучами солнца к подножию холмика подкатил небольшой паровой грузовичок, из которого вышли трое – двое крепких парней и невысокая поджарая женщина.
– Как вы и распорядились, мой тан, мы здесь в назначенный час! – сообщила агент Крюгер. – Парни, грузите тушку!
– Я попросил бы вас отнестись к ней с осторожностью.
– Будет исполнено, тан Великий Дознаватель, – ответила Крюгер, мигом уловив окрас моего голоса.
– Все готово?
– Так точно, тан Великий Дознаватель, и ямка, и гроб тут недалеко.
– Позаботьтесь обо всем, агент, – попросил я, следя, как тело Кименрии аккуратно грузили в кузов и укрывали брезентом.
– Слушаюсь, тан Ве…
– И прекратите звать меня так. Я больше никакой не Великий Дознаватель, я гражданский.
– Хм… поняла!
Она неожиданно приблизилась и чмокнула меня в край рта. Непонятно, куда целила, то ли в щеку, то ли в губы, но в итоге это все равно, потому что любой вариант меня бы обескуражил точно так же, как промежуточный.
– Что это было, агент Крюгер?
– Ну я просто подумала, раз вы больше не мой начальник, система субординации может потерпеть некоторые нарушения, – хихикнула женщина. Ее игривый нрав соответствовал очень юной внешности, хотя настоящий возраст Крюгер многих бы удивил. – Просто всегда хотела это сделать!
– Вы меня поражаете.
– Есть такая привычка! Прощайте, мой тан!
– Прощайте…
Грузовик неспешно укатился в сторону леса, а мы с Себастиной вновь остались вдвоем.
– Поторопимся, надо успеть на поезд, пора возвращаться домой.
Замок Урбен располагался в долине реки Урбенбах, и стоял он на своей семидесятиметровой скале с двенадцатого века. Несмотря на правильно подобранную возвышенность, по факту Урбен устроился в уютной низине, ибо со всех сторон его окружали огромные, величественные, поросшие густым лесом холмы.
Подножие замковой скалы обтекала река Урбенбах, совсем небольшая и не сильно глубокая, через нее перекидывался каменный мост, ведший к маленьким воротам. Основные постройки замка стремились ввысь и были сплочены, на крышах старинных каменных корпусов белели аккуратные фахверковые домики.
За свою довольно долгую историю этот замок никогда не разграбляли, не разрушали и не сжигали, он сохранил первозданную атмосферу старины и в разное время служил госпиталем, музеем, приютом для беженцев, но вот уже триста лет в Урбене располагалась старинная гостиница, славная своими традициями.
Одна ночь в этом обособленном полусказочном месте стоила пятьсот золотых империалов. При этом с гостем обращались почти как с древним лордом, его обслуживал штат лакеев всех мастей, он жил в старинных покоях, обедал в классической пиршественной зале с массивными дубовыми балками, мог выезжать на конные или лодочные прогулки, сколь угодно долго гулять у широкой запруды, где круглогодично жили утки, гуси и лебеди, наслаждаться тишиной и покоем. Именно для этого я и приехал.
Лучшим временем для поездки в Урбен была осень. Огненно-золотой ковер укрывал лесистые холмы, а следовательно, и весь мир до самого неба. Посреди этой красоты мы с Себастиной неспешно прогуливались по узким каменным тропкам. Она беспрестанно строчила в своей книжке, заполняя страницу за страницей мелким убористым почерком, я собирал особенно понравившиеся листья и иногда позволял себе пульнуть каштан-другой по скакавшим в ветвях белкам. Как правило, после пары бросков суставы напоминали, что не по моим сединам такие шалости. Часто мы сидели на одной из скамей и бросали хлеб уткам, которые, даром что давно разжирели на постоянных подачках, устраивали драку из-за каждой крошки. Но больше всего времени я проводил все же в своих покоях.
Среди старинных гобеленов, фресок и картин, напротив камина, я пил горячий чай и перечитывал рыцарские романы, исторические трактаты, хроники. Библиотека Урбена была настоящей кладезью раритетов, как и замковая оружейная, кстати, полная древних лат, кольчуг, мечей и копий.
После двух седмиц в этом тихом уголке я чувствовал себя вполне замечательно, прекрасно спал и словно бы молодел… Силана всевеликая, как же по-старчески это прозвучало! В общем, меня устраивало почти все, и лишь одна вещь омрачала совершенство этого отдыха – я тосковал по жене. Хотелось увидеть Бель, обнять ее, вдохнуть ее запах, почувствовать, как бьется ее сердце, но, даже будь я свободен как птица, мысль о том, чтобы показаться перед ней в столь блеклом виде… она бы приняла меня любого, однако я сам не хотел ранить ее лишний раз.
На пятнадцатый день отпуска, с утра, вместе с завтраком Себастина доставила в спальню запечатанный конверт с моим именем, который ей передал портье. Оставив чашку кофе, я вскрыл послание и прочитал: «Они идут.
З.».
– Хм. Полагаю, наш отпуск завершен, Себастина. Собери вещи и… пожалуй, стоит снять вот эти гобелены со стены, они бесценны, не хочу их пачкать.
– Слушаюсь, хозяин.
Ближе к полудню в долине реки Урбенбах появился черный дирижабль хищных форм без каких-либо опознавательных знаков, который быстро приблизился к замку и завис над его крышами. Я вернулся с балкона в гостиную, сел на удобный резной стул и выложил на стол револьвер. Рядом с ним стояла чашечка дымящегося чая, рюмка раххийской водки, блюдце с ломтиками лимона и, чуть в отдалении, аккуратная стопка белых конвертов и свертков с подписанными именами.
Когда в двери постучали, я пил чай, Себастина пошла открывать. Вернулась она быстро, вся покрасневшая как стыдливая гимназистка. Следом вошел высокий стройный брюнет в черном костюме, безукоризненный Антонис Варзов собственной персоной.
– Какая встреча! Добро пожаловать, друг мой! Присаживайтесь, насладитесь чаем.
– Рад видеть в здравии, тан эл’Мориа. Увы, никак нельзя.
– Тогда, может, водки? Пшеничная, только что с ледника.
