Назар попятился назад, вжался спиной в стену клетки. Умирать не хотелось, совсем. Рыкнув, он бросился на вошедших, метя кулаком тому самому, с дубиной, признав в нем главного. Но оставшиеся трое не спали. Короткая подсечка повалила Назара на грязный пол, он попытался встать, но руки до хруста завернули за спину. Назар лежа на полу взвыл от боли. Разукрашенный главарь присел рядом, бусы на дубинке сухо забренчали:
– Не противься, мальчик. Прими судьбу. Будь ей благодарен. Ты избран для великого дела.
Назар зло сверкнул глазами и в отблесках факелов разглядел бусы на дубинке: сухие косточки пальцев. Человеческие. Назар обмяк.
– То-то же, – довольно воскликнул главарь и встал. – Богиня и всематерь ждет. В твою честь, мальчик, будет церемония!
Чуть ослабив хватку, его подняли на руки. Пока Назара выносили прочь из душной тюрьмы, он слышал, как испуганно причитал в своей клетке Дулат. Мешая русские и казахские слова, все повторяя «каракурт». А сухой калечный старикашка перхал вслед, явно чем-то довольный.
Череда коридоров и лестниц, наконец, закончилась в большой и светлой комнате. Высокие, в рост человека окна пропускали внутрь много света. На стенах, коптя дымом, горели факелы. Но помещение не было пустым, нет. Здесь стояли люди и много. Полураздетые, с черными провалами ртов без единого целого зуба. Увечные, кривые на один бок, или с огрызком третьей руки, торчащим из бока. С гноящимися язвами на лоснящихся от жира и сажи тощих телах. Назар замер в ужасе, ожидая от этой пестрой толпы все что угодно. Хотел вырваться, но стражи держали крепко.
Женщины и мужчины тут же окружили, и принялись срывать с него одежду, пока он не остался в чем мать родила. А стоявший чуть на возвышении главарь с дубиной, украшенной ожерельем из пальцев, беспрестанно что-то говорил, и прославлял, его слова тут же подхватывала толпа. Назара тем временем намазали чем-то вонючим, разукрасили сажей и красками. Обрядили в рванину из перьев и звенящих пистолетных гильз. Назар оглядел себя и подумал, что смерть от клинка не такая уж и плохая перспектива, он чувствовал себя идиотом вдвойне. Эти странные люди, лучше бы его разорвали и съели.
Вожак поднял руку, и галдеж прекратился, толпа расступилась.
– Тебе выпала честь встретить нашу богиню. Иди же, смелее, Она ждет тебя, – главарь поднял свою дубинку, и стражи подхватили Назара, понесли куда-то в боковую дверь. Бесконечный коридор с большими окнами уперся в дверь, широкую, массивную, усиленную стальными полосами и засовом. Двое из толпы, подскочив к воротам, ловко вскрыли засовы, приоткрыв светло-голубую створку ровно на столько, чтобы протиснуться боком. Толпа загалдела, и Назара впихнули в темное помещение. Парень кинулся к двери, но та со скрипом захлопнулась. Принялся стучать по железу, сбивая руки в кровь о торчащие болты и заклепки, но толпа с той стороны лишь восторженно гудела в ответ.
Назар остался в остро пахнущей темноте. Непонятный запах густым киселем витал в воздухе, каждый вдох давался с трудом. Запах пугал и вызывал интерес, одновременно. Сердце гулко стучало в груди. Он боялся, но не сильно. Смерть? Пожалуй. Он примет смерть, но без боя не сдастся! Пусть даже растоптанный, голый и безоружный. Глаза постепенно привыкли к царящему мраку.
Назар разглядел убегающие во тьму рядки стульев, или даже сидений, прямо как в актовом зале Академгородка или в некоторых богатых городах, где они с цирком Шимуна давали представления.
«ДК или дом культуры», – вспомнилось странное сочетание букв, которым обзывали такие места. В темноте послышался шорох. Вздох, протяжный, глубокий. Назар поднял кулаки, изо всех сил вглядываясь в беспросветную темень.
– Эй, кто здесь?! – с дрожью в голосе крикнул Назар. Темнота отозвалась гулким эхом большого и пустого пространства. В лицо дунуло прохладой. Шорох повторился, но ближе. Значительно ближе. Сердце перешло на дикий галоп, отстукивая дробь в ушах. Темень и тишина давили, заставляя сжиматься все внутри. Назар все больше понимал, что с радостью примет смерть, но не здесь, не в этой гулкой могиле. Пусть будет небо, пусть дождь и хмарь. Пусть! Вся его жизнь прошла в тесных коридорах бункера в сердце Новосибирска, но всего лишь раз глотнув воздуха на поверхности, он решил никогда в подземелье не спускаться. Пусть смерть на свободе.
Вдруг темнота взорвалась переливчатым смехом. Будто стеклянные бусы просыпались на осколки бутылок. Она смеялась над ним. Темнота. Назар судорожно сглотнул, завертелся на месте, выискивая хоть что-то в качестве оружия. Да, хотя бы тряпку срам прикрыть, и то дело. Но вокруг только кресла и пустота. Он попятился вдоль стены. Ощущая спиной шершавую поверхность, Назар как будто впитал ее каменную уверенность. Это давало силы. Бороться? Черт возьми, да!
– Глупыш… – протяжно выдохнула темнота.
* * *
Басмач аккуратно зашел с тыла. Бесшумно вытянул штык из ножен, приготовился. Впереди, чуть отбившись в сторону, сидел человек, одетый в самопошитые штаны из кожи, очень похожие на индейские гамаши с бахромой, и кожаную куртку, вооруженный длинным луком. Колчан со стрелами торчал между лопаток. На бедре покоилось что-то кованое и явно рубяще-острое. Он и его товарищи вот уже с полчаса наблюдали за ледовым дворцом, а Басмач наблюдал за ними. Теперь вот решил познакомиться.
Басмач заранее сложил все лишнее в ямке поукромнее, с собой только ножи и ружье МЦ за спиной. Мало ли. Он, приблизившись насколько возможно, прыгнул на наблюдателя сверху, припечатав того к земле своим не малым весом. Ошеломленный индеец, как про себя его окрестил Басмач, и пикнуть не успел, вернее, пытался пырнуть ножом, но штык у горла, для острастки содравший поглубже кожу, вмиг утихомирил воинственность.
– Вякнешь лишнее, прирежу. Доходчиво? – поинтересовался Басмач. Индеец чуть заметно кивнул. Кивни он более заметно, и лишился бы головы, ну, горла уж точно.
– Что вы тут делаете? – Басмач немного ослабил нажим, и добавил: – Я не из хозяев дворца.
– Проникнуть внутрь хотим, – сглотнул индеец, как оказалось прекрасно изъяснявшийся по-русски. Басмач убрал нож и поднялся.
– Перевернись, – скомандовал он. – Медленно. – Апач подчинился. И вовсе оказавшись не индейцем. Более чем. Простодушное веснушчатое и широкое, вполне рязанское лицо. Рубашки-вышиванки вот прямо не хватало. Ага. Картуза, хромовых сапогов со скрипом и гармошки в довесок.
– Ври складно, парень. Станешь заливать не складно, скормлю волку. Уяснил? – Бес, наблюдавший все это время в сторонке, приблизился и оскалил не малые клычищи.
«Создал нужный эффект, ничего не скажешь. Умеет блохастый артист», – усмехнулся в бороду Басмач.
– Ну, и? – изогнул бровь бородатый, как бы невзначай махнув штыком-ножом. Бес истолковал это по-своему и в один прыжок, оказавшись вплотную, щелкнул зубами в опасной близости от горла рязанского Апачи. Тот подскочил, взвизгнул и побелел, но дальше этого не пошло. Крепкий парень, что и сказать.
– Мы пришли разорить гнездо эти… этих упырей, – слова парню давались с трудом, но в них Басмач услышал что-то личное. И догадался, что услышит дальше.
