– Простые вещи, мне их тоже не хватает: чистой одежды, стиральной машины, бритвы, пахучего мыла. Да просто помыться и поесть по-человечески. Это трудный вопрос, парень. Простые, на первый взгляд, вещи у каждого свои. Мелочи, но мелочи важные, они часть привычной жизни. Да, и простые они ровно до момента как исчезнут. Не понимаешь? – Басмач покосился на Назара. – Не понимаешь. Да, малец, тебе трудно такое понять, ты вырос в нужде: скорее выживал, чем жил. Все, кто родился после, так живут. А с чего ты с бункера ушел, приключений захотелось? – Басмач усмехнулся в бороду.
– Нет, – Назар покачал головой, уставившись в стену, – из-за сестры. Ей выписали «назначение». Мы убежали.
– Как интересно, – цыкнул зубом бородач, – а что это? Слово знакомое, но смысл мне пока не понятен.
– В нашем бункере было разделение: старшие научные сотрудники, младшие научные сотрудники, обслуживающий персонал, и посетители. Главный это директор.
– А, вы с сестрой стало быть? – поинтересовался Басмач, догадываясь, что это за разделение.
– Посетители… – выдохнул Назар, принявшись кусать губу. Бес встрепенулся, поднял голову, оглядел комнату мутным от сна взглядом. И снова улегся на лапы, причмокнув языком.
– Посетители, самые бесправные. Гена Степанович тоже относился к посам, но его уважали за прошлые заслуги, и не трогали. Хотя, трогали всех. И его под конец вышвырнули наружу, за антинаучную пропаганду! Самое страшное обвинение. Если поса убьет младшак или старшак, то ничего не будет, максимум штраф. Но за пропаганду или смерть, или поверхность. Страшнее обвинение только за покушение на жизнь самого директора. А Майка глянулась кому-то из старшаков, ей выдали назначение на… – Назар поморщился.
– Бабой своей сделать захотели? – догадался Басмач. – Обычное дело. Как не обзови.
– Многие женщины из посов мечтали о таком, получить назначение для кон… контролируемого размножения, – еле выговорил Назар. – Майка не хотела.
– А родители что?
– Не… – шмыгнул носом Назар, – не знал никогда. Степаныч говорил, что отец и мать из посетителей. Погибли они, когда часть жилых тоннелей в бункере обрушилась из-за воды. Многие тогда погибли. Мы с сестрой маленькие еще, в карантине, болели. Потому и выжили.
– Воспитывал кто?
– Никто, – пожал плечами Назар, – сначала в яслях, няньки. Тогда самый первый директор заведовал, говорили нормальный мужик был. Это следующие уже, всё хуже.
– Ну да, – о чем-то своем подметил Басмач, задумчиво поглаживая МЦ, лежавшую на коленях.
Оба замолчали. Не молчала только погода за окном. Крупные капли со звоном разбивались о стекло, разлетаясь на мелкие брызги. Костер перестал дымить, всю гарь исправно вытягивало в трубу. Молчание нарушил Назар:
– Почему ты мне помог?
– Хм. Первый раз, еще там, в поле, когда напали дикари – от любопытства. Мне стало интересно, кто и зачем идет тем же путем, что и я. Вернулся тогда, потому как волчара попросил. – У Назара округлились глаза:
– Бес?.. Как?!
– Вернул меня. Сел на дорогу и не пускал. И вчера вот так же. Только он просто пришел, я уже догадался, что ты в дерьмо вляпался. А спас тебя потому как мог. Не должен был, а просто мог. Развернись я и уйди, никто бы и не осудил, каждый сам за себя.
Так всегда было: каждый мог что-то сделать, но не делал. Моя хата с краю. Ты думаешь, сейчас такая жопа творится почему? Да потому что кто-то, еще тогда, два десятка лет назад мог что-то предпринять, но не сделал этого, побоялся за себя, свою шкуру или благополучие, побоялся потерять теплое гнездо и кормушку со вкусным. Дело к войне не один год шло. Все чего-то медлили, взвешивали, оценивали. Не знаю.
Знаю только, что не помоги я, так ты, дубина стоеросовая, и убился бы. Утоп по самую макушку. Затрахала бы тебя паучиха, а после сожрала как всех своих прежних муженьков, да. Там, на улице, за зданием целая ямища под трупы засохшие, завернутые в паутину приспособлена. Был бы ты парниша еще одним поленцем в штабеле. Ладно, хорош трепать языком. Едим и как следует высыпаемся, завтра трудный день. Будем сплавляться по реке. Ты умеешь плавать, пацан?
– Ага. С цирковыми научился, они чуть ни в каждом пруду плавали.
– Молодец. А я нет. Спокойной ночи, – Басмач улегся на пол и завернулся в плащ.
Назар остался наедине со своими мыслями.
«И этот загадками говорит. Спас потому, что мог? Я могу выстрелить ему спящему в спину. Могу, но не делаю же. Странный Басмач все-таки». Назар уставился в зарешеченное окно. Сквозь белесую пелену льющейся воды проскакивали далекие отсветы молнии, но грома слышно не было. День стремительно угасал. Ему хотелось знать, что сейчас с сестрой, о чем она думает, верит ли в спасение или уже отчаялась. Да, и вообще, жива ли?
Мысль о том, что Майка умерла или может умереть, хоть и пугала, но воспринималась как-то… легко? Нет. Смерть единственного близкого человека, конечно, вселяла ужас. Назар ощущал скорее привычку, ведь смерть всегда неподалеку. Она рядом, выдыхает тухлятиной сквозь острые клыки тварей, блестит на остриях ножей не очень хороших людей, смотрит глазами всех опасностей мира после Напасти. К ней Назар привык.
Мешая размышлять, где-то звонко капала вода, видно, крыша прохудилась. Назар посмотрел в спину Басмача, сопящего у стены.
– Басмач, – позвал он бородача, – спишь?
– Нет, свитер вяжу, – глухо пробурчал тот не меняя позы, – чё хотел?
Назар помялся, задавать вопрос или нет, но все же спросил:
– Чем ты жил после того, как остался один, как жил все эти годы, пока…
– Земледелец из меня никакой, людей убивал. Или живыми приводил, если требовалось. Охотник я за головами. Всё или еще вопросы? Тогда спи, гад!
Утро выдалось ожидаемо хмурым, но дождь прекратился, видимо там, наверху, решили, что хватит, и перекрыли воду. Справив нужду и перекусив, группа из двух человек и одного волка отправилась дальше. Вся улица оказалась затоплена, ливневая канализация, бывшая неисправной еще на момент постройки, сейчас не работала и подавно.
Бредя по щиколотку в воде, Басмач ругался про себя, видавшие виды кирзовые ботинки, хоть и вымазанные солидолом, пропустили воду и в них хлюпало. Это обстоятельство грозило простудой, и мозолями. Не говоря про ломоту в костях от холода. И Назару нежелательно бы застуживаться, он и так перхал при каждом удобном случае. По прикидкам Басмача, идти еще километров пять, а дальше уже подъем, и воды быть не должно. Аккуратно и как можно дальше обойдя люк колодца, Басмач глянул под ноги, и вопросов стало больше: в паре сантиметров от ботинка, вильнув хвостами, мелькнула пара мелких рыбешек.
– Река поднялась.
– Что? – Бредущий позади Назар клацал от холода зубами, и не расслышал Басмача.
– Река, говорю, улицу залила, тут до набережной Иртыша не далеко. Это хорошо и плохо.
