Тем временем Майка оставалась все дальше и дальше.
Скакали они долго, Назар не смог точно сказать сколько. Но точно он мог сказать только одно: лошадей он уже ненавидел! И раньше-то эти живые машины он откровенно побаивался, а уж верхом, лежа на животе… В брюхе все перемешалось!
Басмач осадил коня, спрыгнул сам и помог спуститься Назару. В кромешной тьме очертания низкой мазанки просматривались еле-еле. Назар, попеременно держась то за живот, то за спину, еще приходил в себя, в то время как бородач с автоматом наготове обследовал так удачно подвернувшийся дом.
– Чисто, – констатировал Басмач, выглянув из дверного проема, – здесь дождемся утра.
Костер, разведенный прямо на земляном полу, стрелял искрами и дымил. Дрова попались сырые, и гореть ни в какую не хотели. Сильно не поспишь, угореть можно. Впрочем, никто спать и не собирался, не до того было.
– Я Майку видел. Она как-то изменилась, потухла что ли. Взгляд не тот. Басмач, бывает так, что человек светиться перестает?
Бородач, размахивающий куском фанеры, щурил глаза от едкого дыма и раздувал все потухающее пламя.
– Бывает, парень. Когда ломают человека, – не в смысле палками кости в щепу, хотя, могут и так, – а психологически. Вот тогда, да, он или вот – она, меняется. Вроде тот же человек, но вроде как только оболочка. Это как если из керосинки фитиль вынуть. Потрясешь – булькает, есть топливо, должно гореть. Стекло целое, только от копоти протереть. Приглядишься – а, и нет, гореть нечему, и светить нечему. Форма осталась, сути нет. Так и с сестрой твоей.
Дым вытягивало через открытую дверь, лошадь, привязанная снаружи, фыркала, ей дым тоже не нравился. Огонь стараниями Басмача все же разгорелся, дверь прикрыли. Комнатка постепенно согревалась.
– Утра дождемся, и на Семск рванем. А то гостей можем дождаться. Гусеницу динамитом я, конечно, подпортил, знатно ошметки разлетелись, видел краем глаза. Но, лучше перебдеть. Правда, на сколько этого коняги хватит, не знаю. Если бы кое-кто у вагона не тупил, то сейчас за пузо, отбитое, не держался и завтра на двух лошадях бы скакали.
– Я лошадей боюсь, ездить верхом толком не умею, – промямли Назар. – В цирке учился, пробовал, но не выходит, падаю. А откуда лошади, и дом. Неужели случайно вышли?
– Так от стойбища ты на коне ехал, не?
– Ехал. Тот конь спокойный был, будто спал на ходу. Да и держался я еле…
Про боязнь лошадей Басмач заострять не стал, ну, боится так боится, чего уж тут. Как оказалось, в их маленькой группе каждый чего-то побаивается.
– Лошадки пастухов, и автомат тоже, – Басмач потряс видавшим виды АК. – А все вместе… Думаю, что помогли нам.
– Кто?.. – Первая мысль была на старушку-повариху.
– Ну, кто-кто, хозяин стойбища, мозгокрут. Я как фитиль поджег, одного патрульного снял аккуратно и бегом, пока лучом фонаря не накрыло. Добежал до лагеря пастухов, а их и нет никого. Только костер догорает, и два коня, под седлами, автомат с двумя магазинами, сумка со жратвой-водой. И дом тот в голове возник, да, и не только дом… А у тебя парень в голове не зудело, будто изнутри черепушка свербит?
– Нет, – почти сразу ответил Назар, пожав плечами, – ни разу не бывало.
Басмач посмотрел на парня, прищурился, и прихлопнул зудящего над ухом комара.
«А пацан-то, мутант. Сходится», – но вслух ничего не сказал. Только в костер подкинул свежих дровишек, которые сразу же стали отчаянно дымить.
Утро выдалось холодным, даже морозным. Но это половина беды, главная же это конь. Привязанный за уздечку к росшему на крыше землянки кусту, так и остался лежать закаменев, и покрывшись тонкой корочкой льда.
– Тушканчики-вампиры, мать их, – зло сплюнул Басмач, рассматривая следы от тонких клыков на шее лошади, да отпечатки на подмерзшей земле кого-то двуногого, но явно не человека.
Быстро перекусили, и собрались в дорогу. Басмач долго сверялся с картой, прикладывал маленький компас, то и дело рассматривая окрестные холмы в бинокль. По прикидкам до Семипалатинска оставалось километров шестьдесят-семьдесят. В принципе, если взять темп, то к вечеру еще до темноты можно дойти.
Под ноги стелилась равнина степи, идти было легко. Но степь здешняя немного отличалась от той, что, скажем, была на подходе к Усть-Каменогорску: желтая, выгоревшая на солнце. Иначе как безжизненной и не назвать. Басмачу в этих местах бывать не приходилось. Все, что он знал про Семск и его предместья, основывалось на слухах и каких-то обрывках, всплывающих в памяти, еще довоенной жизни.
Семипалатинск – это большой город. Но в сознании Басмача с давних пор это место прочно ассоциировалось с полигоном. Хотя последний находился, мягко говоря, в отдалении, причем очень.
Метрах в двухстах, небольшая группа – человек пять, не больше – застыла на вершине холма, с восточного его склона. Солнце светило в глаза, и рассмотреть конкретнее не получалось. Басмач насторожился, поднял автомат. Назар потянул из ножен свои клинки. Встреча с людьми в безлюдном месте, это не к добру. Да, и откровенно лишнее. Особенно если вас всего двое, а их пятеро.
Расстояние быстро сокращалось. Басмач хотел было уже окликнуть эту пятерку, чтобы не пальнули с перепугу. На солнце наползла туча, и свет, слепивший глаза, исчез.
– Тьфу ты, – усмехнулся бородач, перевесив «калаш» на плечо, – балбалы!
Назар не понял сказанного, догадался лишь, что опасности нет, и тоже присмотрелся: не люди. На вершине лысого холма торчали каменные столбы, ростом некоторые по плечо Басмачу, а то и выше. Бородач забежал на холм и принялся что-то рассматривать.
Назару уже приходилось видеть статуи, в книжке. Но те, что стояли на холме, сильно от виденных отличались, они напоминали человека, но едва: огромные раскосые глаза, короткие руки, ног нет. Один прижимал к себе нечто вроде фляжки для воды, второй какую-то палку, расширявшуюся к вершине. Просто каменный столб с едва намеченными человеческими чертами. Но Басмач разглядывал самого дальнего, стоявшего как будто отдельно.
– Ты ж погляди… – покачал головой Басмач, – я таких в музее только и видел.
– А что это?
– Балбалы, каменные бабы, идолы. Никто толком не знал, кто и для чего их ставили. Им, поди, лет по тыще. Ну, кроме вот этого, – он ткнул пальцем в статую, вытесанную из розового камня. Назар пригляделся: вроде ничем особо не отличается, голова, руки-ноги.
– Не туда глядишь, пацан. В руках у него что?
– Точно! У других вон то фляга, то палка, а у этого…
– «Тульский Токарев», пистолет, ага. На местных фанатиков вот только нарваться не хватало.
Покрутившись на месте, двинулись дальше.
Шли быстро лишь только первое время, к полудню оба выдохлись и перешли на шаг. Басмач сверялся с картой и упрямо двигался дальше, а Назар плелся позади. Силы убывали, да и кашель нет-нет, а напоминал о себе. Погода портилась. Если еще утром солнце выглядывало из-под облаков, то к середине дня окончательно скрылось. Ели на ходу, привала не стали устраивать.
