Пребывая в таком угрюмом философском настроении, она отнесла прокурору чай с бутербродами, включила компьютерный пасьянс и приготовилась коротать время до конца рабочего дня, когда в приемную вошел Бастрыга.
– Добрый вечер, Настя, – поздоровался он, улыбаясь так радостно, будто все эти дни страдал от разлуки с нею и вот теперь испытал невероятное облегчение.
Она посмотрела на него так, словно его вообще не было.
– Здравствуйте. Николай Федорович ждет. Вы опоздали на три минуты.
– Такие пробки, ужас! – Улыбка Бастрыги сделалась вымученной. – Опять снег пошел. Представляете? И это начало ноября!
Анастасия молча уткнулась в монитор. Пасьянс назывался «Паук». Дурацкое название! Живешь, как муха. Бьешься, бьешься, а все без толку. Никакого просвета.
Повесив пальто, Бастрыга одернул пиджак, пригладил редкие волосы и, напустив на лицо озабоченное выражение, протиснулся в кабинет.
– Николай Федорович? Добрый вечер.
– Садись, – буркнул Шарко.
Обычно в этих стенах было принято предлагать присаживаться. Специфика учреждения, занимающегося определением сроков заключения. «Сесть» звучало зловеще.
Бастрыга еще раз дернул фалды кургузого пиджака и устроился возле приставного стола. Верхний свет в кабинете был выключен, светила лишь мощная настольная лампа, заключившая обоих мужчин в золотистый кокон. Резкие тени придавали лицам графическую контрастность.
– Ты что же это творишь, сукин сын? – глухо спросил Шарко.
Бастрыга оглянулся, как бы желая убедиться, что сукиным сыном назвали именно его, а не кого-нибудь другого. На самом деле он просто проверил, нет ли в комнате свидетелей его унижения.
– Вы насчет..?
Не договорив, Бастрыга вопросительно поднял брови.
– Кончай прикидываться, – рявкнул Шарко. – Задолбал твой дружок. Ходит, выспрашивает, вынюхивает. Проходу не дает.
– Дружок?
– Красозов Игорь Александрович.
– Я с ним даже не знаком!
– Зато твоя пассия его хорошо знает. Ты что это творишь, а? Что за компания вокруг тебя образовалась? Ты кто? Шоумен какой-нибудь, прости господи? Или блюститель, так сказать, законности?
– Законности, – выдавил из себя Бастрыга. – Блюститель.
– А вот я не уверен, – заявил Шарко. – И начинаю сомневаться в тебе, Леонид, вот так. Я же предупреждал, что ни один следок, ни одна ниточка… даже такусенькая… – Он показал кончик мизинца. – Не должны вести сюда. А ты? Ты целую дорогу проложил! Не зарастет народная тропа, понимаешь!
– Ка… какая тропа?
– А такая. – Шарко порывисто перебросил через стол несколько распечатанных страниц. – С чьей подачи Виткова эти статейки кропает? Кто ее науськивает?
– Она сама, – пролепетал Бастрыга. – По собственной этой… инициативе.
– По собственной? А откуда у нее материалы следствия? Она ведь не просто про отдельное ограбление пишет, она все дела в одно свела. Я спрашиваю себя: кто мог надоумить эту девку? И ответ напрашивается простой. Однозначный ответ. – Прокурорский палец пистолетом нацелился в грудь подчиненного. – Ты снабжаешь ее информацией. Закрытой, подчеркиваю, информацией. Какого черта? Ты с ума сошел? Ты всех нас под монастырь подвести хочешь?
Указательный палец Шарко присоединился к остальным, собранным в кулак, а в следующее мгновение этот кулак обрушился на столешницу.
– Да я тебя… Ты хоть понимаешь, что я с тобой могу сделать, мальчишка?
Бастрыга хотел ответить, но горло перехватило, поэтому пришлось ограничиться кивком.
Прокурор заботливо поправил семейную фотографию, потревоженную ударом по столу.
– А я сделаю, – пообещал он. – В лучшем случае ты у меня сядешь. И колонию я тебе подберу соответствующую.
– Николай Федорович! – взмолился Бастрыга, ладони которого сошлись вместе и прижались к груди. – Не губите! Я же не умышленно. Оно так само вышло. Слово за слово… Хотел интересное за ужином… А она… Смотрю, статья вышла… Я ей… А она…
Чем горячее он говорил, тем сбивчивее делалась его речь, сопровождаемая такими же маловразумительными жестами. Прокурор раздраженно махнул рукой, останавливая подчиненного:
– Кончай этот словесный понос. Разговоры разговаривать все мастаки. Ты делом докажи. Искупи…
Там, где оборвалась фраза, повисла многозначительная пауза. Бастрыга сглотнул. Он понял, что тут подразумевалось. Вину следовало искупить кровью. Не своей собственной, но это было даже трудней. Бастрыге даже думать об этом не хотелось.
– Нет, – сказал он, качая головой. – Так нельзя. Тамара не для того, чтобы нас… Она просто выделиться хотела. Внимание к себе привлечь.
– Вот и выделилась, – тяжело кивнул головой Шарко. – Привлекла, понимаешь. А теперь ее спрашивать начнут. Вопросики задавать. И на кого она укажет? На тебя, Леня. А ты на кого?
– Нет, – повторил Бастрыга, губы которого сравнялись цветом с остальной кожей лица.
– Нет? Ну, тебе решать. Тогда ступай. – Прокурор движением отогнал невидимую муху и придвинул к себе какие-то бумаги. – Некогда мне тут с тобой. Работай иди.
– Николай Федорович!
Молчание.
– Николай Федорович!
Новый отстраняющий жест.
Тогда Бастрыга встал и, одернув пиджак, пообещал:
– Я ее устраню… проблему эту. Завтра же.
Взгляд Шарко, оторвавшись от бумаг, впился в лицо подчиненного.
– Почему не сегодня?
– Я должен подготовиться, Николай Федорович. Чтобы без эксцессов.
– Что значит подготовиться? Нож точить собираешься, или как?
– Морально, – выдохнул Бастрыга.
– Водку пить? Ну-ну. Только я тебе вот что скажу, Леонид. Совет на будущее. Не связывайся ты с такими, как Виткова. Нашему брату женщины особого склада нужны. Боевые подруги, понимаешь. В огонь и воду, и чтобы не возникали. А пока не найдешь такую, один живи, Леня. Дрочить – оно безопаснее и нервную систему не расшатывает, понял меня?
– Понял, – ответил Бастрыга с горькой улыбкой человека, которому открылась некая тайна мироздания, как это случилось с царем Соломоном.
VIII
На рабочей окраине Артемова, где как попало громоздились замшелые шиферные крыши и покосившиеся заборы, высился дом особого рода, воспринимаемый местными обитателями как замок феодала. Почему бы и нет? И башенки имелись, и высоченная ограда, и сам феодал иногда мелькал перед восхищенными взглядами черни, проносясь по грязным улочкам поселка на своем алом джипе. Чернобородый, важный, одетый с иголочки, щедрый. То пару грузовиков угля на всех пригонит, то крупу мешками раздает, а то работенку какую-нибудь непыльную подгонит: там вскопать, тут подрезать или отпилить. Право дело, благодетель. И что с того, что поговаривают, будто бандит? А в правительстве не бандиты сидят, не воры? Такая уж жизнь беззаконная. А Тигран Георгиевич Тиросян – свой, он местных не обижает, бережет. Вроде князя, значит. Как в стародавние времена.
