Боронин повернулся к Думенкову, тот снова безмятежно подрёмывал, но опять взор чужой уловил и тут же голову поднял, как ни в чём не бывало. Спросил взглядом, кивнув на неугомонного Ольшенского, монотонным голосом долбившего происки проклятых капиталистов и их приспешников: долго ли им ещё терпеть? Раз тот из своей страны выбрался и на загнивающий Запад перебрался, значит, скоро к финалу добредёт, также взглядом дал понять Думенкову первый секретарь, потерпим, дело нужное…
Совещание удалось свернуть ближе к вечеру, есть уже не хотелось. Думенков, как ему предложено было, остался, но сидеть не мог, словно выпущенный из конюшни застоявшийся жеребец, метался по кабинету. Боронин, как вёл совещание, так и остался на месте. Сидя в кресле за могучим столом, ему было легче управлять людьми и сдерживать массы, а в данный момент хотя бы этим чувствовать своё превосходство над председателем облисполкома. Думенков ничего подобного и в голове не держал. Он рвался к себе в кабинет, где его ожидал такой же стол, где заждались врачи-эпидемиологи, председатели райисполкомов и прочая челядь. Словно случайно замешкавшись, задержался Ольшенский, но Думенков уже не мог сдерживать нетерпения.
— Леонид Александрович, — остановился он перед первым секретарём, — ещё какая-нибудь беда на нашу голову свалилась?
— Что на нас с тобой, Иван Григорьевич, свалиться может? Что ты волнуешься, дорогой?
Ольшенский не проявлял неловкости и желания оставлять их наедине.
Боронин, не скрывая досады, кашлянул два раза, но ожидаемого эффекта его кашель не достиг. В конце концов, подумал первый секретарь, то, что меня интересует, действительно не составляет какую-то секретность, ну а бестактность Павлу он припомнит при случае.
— Ты утреннюю оперативную сводку от Даленко читал?
Думенков утвердительно кивнул головой:
— Два человека у Борданова пропали, одного выловили с огнестрельным ранением. Тебя это интересует, Леонид Александрович? Больше вроде ничего за последнюю неделю особенного не случилось.
— Это произошло в колхозе «Маяк Ильича», — утвердительно произнёс Боронин. — Как там наш член обкома, председатель колхоза выглядит? Ты должен знать, колхоз-то рыболовецкий?
— Как же, хорошо знаю Деньгова Полиэфта Кондратьевича, — оживился председатель облисполкома. — Я ещё, когда в районе работал, мои колхозы с ним тягались. Трудно его по уловам было обогнать. Крепкий мужик. Колхоз в его руках силу почуял. Да ты его забыл, что ли, Леонид Александрович?
Думенков любил вспомнить время, когда командовал комитетом партии в районе. Боевое было время, живое, сидеть в кабинетах не приходилось. Целыми днями на рыбацких тонях пропадали, жизнь ключом била.
— Вместе же с тобой притащили его в обком, беседовали, толковали, прежде чем выдвигать в члены обкома, — размахивая руками, возбуждённый Думенков стал похож на французского бунтовщика с баррикад.
— Прямо Дантон или Марат ты у нас, Иван Григорьевич, — тихо, не поднимая головы, скорее для себя, нежели для оратора, произнёс первый секретарь.
— А почему, Леонид Александрович, ты Деньгова со смертью этих рыбаков связываешь? — не понимая, остановился Думенков. — Ну погибли мужики, они ведь колхозниками не являлись, я сводку ту помню.
— Правильно. Память у тебя хорошая, Иван Григорьевич, не колхозники они, — в своей обычной манере тихо вёл разговор первый секретарь.
Думенков остывал, забыв о том, что торопился на важное совещание. Он давно считал себя равным первому секретарю, давно мог запросто говорить с ним на «ты», спорить, обсуждая проблемы хозяйственной деятельности, возражать, даже отстаивать своё мнение, но бывали мгновения, когда спина его вдруг холодела, как сейчас, и охватывал неведомый, несвойственный ему, сильному, энергичному, весёлому и жизнерадостному человеку животный страх.
Человек из кресла, только что дружески беседовавший с ним, медленно поднимал голову, а когда поднял, председатель облисполкома на высоком бледно-синем лбу увидел бесцветные глаза убийцы, с глубокой ненавистью пожиравшего его взглядом. Но это было только мгновение, глаза Боронина сверкнули и потухли.
— Иван Григорьевич, помнится, ты предложил кандидатуру Деньгова из всех других председателей колхозов. Одного из многих, — ещё тише сказал Боронин.
Думенков медленно приходил в себя, не соображая и не понимая, что с ним только что произошло.
— Мне его Лущенко Василий, председатель облрыбакколхозсоюза, советовал… Леонид Александрович, — тоже почему-то тихо пролепетал он, — я не понимаю, Леонид Александрович, при чём здесь Деньгов и утопленники?
— Я тоже пока не понимаю, — опустил голову первый секретарь, — утром позвонил Борданов из района. Начальник милиции доложил ему, что погибший и пропавший воровали рыбу из колхозных сетей и были наказаны за это… Кем-то…
— Нет, Леонид Александрович, Деньгов не тот человек, чтобы подобными мерами наводить порядок. К тому же Лущенко мне говорил, что председатель колхоза «Маяк Ильича» два дня с ним вместе гулял на свадьбе у родственника. Глеб Порфирьевич Зубов, главный врач, дочь свою замуж выдавал.
— Он, значит, гулял, а в колхозе смертоубийство? — вмешался в разговор Ольшенский, о котором совсем забыли и Боронин, и Думенков.
— Да что вы в самом деле! — пришёл в себя Думенков и, обретая былую уверенность, хлопнул обеими руками по полным бёдрам. — Жульё колхоз грабит, один подлец тонет, второй пропал без вести, а подозреваемым оказывается председатель колхоза, которого и на месте не было! Может, тот, кто убил, как раз и удрал с перепугу. Что нам гадать? А Лущенко абы кого рекомендовать не будет, Леонид Александрович. Он с человеком не один пуд соли съест, только потом за него голову может положить. Я Лущенко знаю. Я за него ручаюсь.
— Я послал на место убийства комиссара Даленко и прокурора области Игорушкина, чтобы разобрались, — не глядя на обоих, тихо сказал Боронин.
Думенков тихо опустился на стул, внимательно слушая первого секретаря. Тот даже не посмотрел в его сторону. Редкие, неопределённого цвета волосы торчали у него на макушке и висках. Казалось, Боронин слишком рано постарел или постоянная непосильная ноша, груз, с гигантскую плиту величиной, придавил его к земле. Сейчас он сидел, согнувшись под этой тяжестью, но первый и ходил в той же позе, словно придавленный, и представить его быстро идущим или бегущим Думенков не мог. И вдруг подумал: «А как он ведёт себя в постели с женой? Ведь у него есть дети, значит, он… Доступны ли ему обыкновенные человеческие удовольствия? Есть ли у него любовница?» Глядя на Лущенко, которого Думенков знал, как свои пять пальцев, на других сподвижников, председатель облисполкома, сам мужчина-жизнелюб, не гадал, определял точно — у этих мужиков есть подружки и не одна у некоторых, они знают, что с ними делать в постели. Но представить Боронина!.. Но Думенков увлёкся. Его вернул к действительности голос первого секретаря:
— К вечеру, думаю, Даленко доложит о результатах следствия…
