— Люди у нас рассуждают, Данила Павлович, по— старому: на реке жить и ног не замочить? В меру всё делают: в город рыбу продавать, спекулировать не везут. Для себя ловят, на прокорм. Но появились уже и новые редкие экземпляры. Эти нигде работать не хотят, а жить желают припеваючи. Вот к примеру этот ваш утопленник. Он ведь сидел в тюряге за такие же делишки, потом к нам наведался. Крутился и на наших колхозных тонях. Я сам бригадиру приказал, чтобы гнал его в шею. Вот и долазился. Это, конечно, Данила Павлович, результат их разборок между собой. Не поделили злодеи колхозные оханы.
— Вероятнее всего, Полиэфт Кондратьевич, но убийство произошло при поднятии снастей, а не на колхозных оханах, — поправил Деньгова прокурор.
— Вот! Значит, они уже своё воровское добро не поделили. Один другого поймал! Второго злодея не нашли ещё?
Дверь кабинета председателя колхоза распахнулась от сильного толчка. На пороге стоял лысый торжествующий Квашнин.
— Нашли! — заорал он. — Нашли, Данила Павлович!
— Не томи, Пётр Иванович, — бросился к нему Ковшов. — Кого? Что нашли?
— Труп, — коротко рявкнул Квашнин и рухнул на стул против обомлевшего Деньгова, отдышался. — Как насчёт водички? Пить хочу, умираю!
По взмокшему лицу, блестевшей лысине и вздымающейся груди нельзя было ошибиться — всё расстояние от берега реки до правления колхоза тот промчался, как мальчишка на одном дыхании, не доверив эту новость никому.
— Звоните в район! Вызывайте Дынина. Как начали тралить, так почти враз и зацепили. В кундраках запутался, в чакане.
— Личность установили? — Ковшов сам невольно заразился безумной спешкой.
— Дятлов. И у этого, Данила Павлович, вся грудь разворочена зарядом дроби! Вместе с корягой, что за куртку зацепила, выволокли бедолагу. Найдутся в этом доме сердобольные люди? Водичка есть? Загорелся я совсем, пока до вас добрался.
Деньгов пришёл в себя, из графина налил Квашнину полный гранёный стакан воды. Обстановка подействовала и на него, руки председателя дрожали. Квашнин, герой дня, опрокинул стакан одним махом.
— Налейте ещё. Председатель колхоза передо мной, правильно я понимаю?
Деньгов кивнул молча, налил ещё один стакан. Квашнин без паузы опрокинул содержимое в себя. Вздохнул глубоко и развалился на стуле.
— А я заместитель начальника районного отдела милиции Квашнин Пётр Иванович. Спасибо за водичку. Полиэфт Кондратьевич, вы бы оставили нас на минутку. Нам с Данилой Павловичем один щекотливый вопросик обсудить требуется.
Деньгов поднялся тяжело, потолкался на месте, не привык, видно, к такому бесцеремонному обращению, взглянул на Ковшова. Тот оставил его вопрошающий взгляд без внимания. Послушно зашагал за дверь, буркнув:
— Я в бухгалтерии бумаги накопившиеся посмотрю.
— Данила Павлович, срочно надо Дынина вызывать! Пусть глянет второго утопленника, — глаза Квашнина снова горели азартным пламенем. — Я, конечно, не судебный эксперт, но сдаётся мне: стреляли в обоих из одного ружья. Та же картечь и почти так же в упор.
— Так-так, — заходил по кабинету Ковшов, — если ты не ошибаешься, Пётр Иванович, следовательно, стрелял один, а жертв оказалось двое.
— Он и по нам с Сашкой палил из той же пушки, — протянул руку с раскрытой ладонью Квашнин. — Вот, смотрите. Это я, Дынин простит, не утерпел. Только что наковырял несколько дробинок из груди покойника.
Ковшов принял от него и перенёс на белый лист бумаги к столу две крупные свинцовые посланницы смерти.
— А вот этих подружек сегодня утром в шлюпке, на которой мы с Матковым тонули, насобирал, — Квашнин аккуратно выложил из кармана брюк на другой лист бумаги ещё несколько штук крупной бесформенной дроби.
— А вот самый первый экспонат. Помните, нам его Дынин оставил? — Ковшов извлёк на свет спичечный коробок, бережно открыл его и поместил на третий белый лист два свинцовых неровных кусочка порубленной проволоки. — Самодельная, зараза!
Вместе с Ковшовым, голова к голове, они долго, перекладывая из рук в руки каждую, внимательно всматривались в дробинки.
— Всё же здесь нужны специальные исследования, Пётр Иванович, — оторвался наконец от стола Ковшов. — Но теперь это не проблема. Сегодня же пошлю Дынина к Югорову в город, там быстренько трассологический и химический анализы этой дроби организуют, завтра результат будет.
— Все три группы дроби надо сравнивать. Может быть, Камиев уже что-нибудь у местных в амбарах нашёл. Проволока, из которой эта самодельная дробь изготовлена, очень приметная, — потирал руки Квашнин.
— Пётр Иванович, не пугай удачу… Рано успех празднуешь. За два дня это у нас только первая ласточка, — охладил его пыл Ковшов. — Тебе ружьё этого охотника надо со дна поднять. Ружьё и при таком быстром течении далеко не снесёт. Ты же видел, как оно из его рук в воду выпало?
Квашнин рьяно двинул головой:
— Не приснилось же мне! От огня взрыва светлее дня тогда было.
— Вот поэтому вперёд — и с песней. По ружью, если найдёшь его на дне, мы охотника скорее вычислим.
— Как вы его назвали, Данила Павлович? — перебил Ковшова Квашнин.
— Твоего обидчика?
— Суку ту!
— Охотником, а что?
— Вот я и устрою теперь охоту на этого охотника! — шагнул к двери Квашнин. — А погоны сам сдам, если поганца не найду!
— Удачи тебе, капитан!
Следы на острове
Ковшов созвонился с Бобровым, поделился с ним событиями за ночь и тем, что удалось следствию добыть к этому часу, попросил срочно подослать Дынина и позвонить Игорушкину, — тот ждёт от него информации, но связь с городом из колхоза из рук вон плохая.
— Радости мало, оттого и лукавишь, Данила Павлович, — пошутил Бобров. — Ладно, выручу по старой памяти, прикрою. Но вечером сам Игорушкину звони.
— К вечеру вы у меня телефон вырывать из рук будете, чтобы шефа обрадовать, — грустно улыбнулся Ковшов и опустил трубку.
Хотелось есть. Ковшов отметил про себя, что аппетит у него появился после визита Квашнина. «Пойду-ка я, проведаю деда Ефима, — решил Ковшов, — всё равно Илье не меньше часа понадобится, чтобы сюда добраться».
Упырева он застал всё ещё лежащим в кровати, возле него хлопотала старушка-соседка.
— Матрёна поднимает меня на ноги. Здорово я давеча хлопнулся сдуру, Данила Павлович, — пожаловался старец Ковшову и тут же кликнул старушку: — Мотря! Покорми гостя. Чую, заночуете опять у меня, служивые?
— Заночуем, дед Ефим, — присел к столу Ковшов.
— Товарищей ваших что-то не зрю. Крепкому мужу полный живот ноги движет. Скажи им: нашим хлебом-солью пусть не чураются. Пусть приходят.
— Некогда. Дела, дед Ефим. Заняты они оба. Если освободятся, не иначе к вечеру. Нашли мы второго, — поделился Ковшов новостью.
